Клим презрительно хмыкнул, заметив, с каким вниманием водитель принялся изучать узоры на широких свернувшихся листьях. Франц поднял одну ветку, вторую, а затем его глаза вылезли из орбит и, закрывая нос от ударившего в лицо зловония, он отпрыгнул, беззвучно разевая рот. Затем его прорвало:
— Эй! Сюда! Все сюда! О Господи!
Договорить ему не дали подкатившие к горлу спазмы. Из сплетения веток к водителю тянулась, растопырив пальцы, будто собираясь схватить за ногу, синяя распухшая рука. Подошедший Айземанн хладнокровно разбросал кучу, открыв тело, одетое в серый комбинезон, целиком. На ногах трупа были сапоги с подошвами, подбитыми шестигранными шляпками. Этого ему оказалось достаточно.
— Кто-нибудь его знает? Это немец.
Айземанн отошёл, предоставляя возможность посмотреть другим. Задержав дыхание, подошёл Шмидт и, заглянув в свинцово-чёрное лицо, отрицательно качнул головой и поспешил отойти. Затем подошли Пёшель с Каспаром и моряк Удо с Фегелейном. Никто убитого раньше не видел. И снова отличился водитель Франц. Он сумел справиться с приступами взбунтовавшегося желудка и, взглянув издалека, уверенно сказал:
— Я его видел. В нашем гараже. Имя не помню, но знаю точно — он всегда крутился рядом с Борманом. Может, охранник, а может, как и я — водитель.
— Значит, Борман, — довольно кивнул Айземанн. — Наконец-то хоть что-то определённое. Мы на верном пути.
— Но кто его убил? — спросил Шмидт. — И когда он успел так…
Шмидт хотел сказать: «распухнуть», но, задохнувшись, замолчал. Айземанн его понял.
— Жара и влажность, — объяснил он и принялся отбрасывать оставшиеся ветки. — Разложение происходит ураганно. Помогите.
Присев на корточки рядом с телом, Айземанн принялся его изучать. Одежда во многих местах была порвана, и он расширял лезвием мачете каждую дыру, пытаясь определить, что её проделало. Наконец, это ему надоело, и он с треском срезал все пуговицы, обнажив распухшую грудь. Теперь он увидел то, что хотел.
— Взгляни, — поманил он Шмидта. — Ты же у нас полиция. Что скажешь?
Айземанн кончиком лезвия потрогал торчавшую из груди белую кость.
— Ребро? — через силу склонился Шмидт.
Не моргнув глазом, вдавив лезвие в грудь так, что зашипел вырвавшийся газ, Айземанн поддел кость изнутри и достал вместе с куском плоти.
— А если так? Что напоминает?
— Нет, это не ребро, — присмотрелся Шмидт. — Похоже на фрагмент кости крупной рыбы.
— Это наконечник, — произнёс, заглянув через его голову, Фегелейн. — Обломанный костяной наконечник. И судя по всему, в нём он не один.
— Верно, — согласился Айземанн. — Его нашпиговали, как рождественского гуся. Хотя бедняга испустил дух уже после первого удара. Вот этот удар, — словно патологоанатом скальпелем, Айземанн ткнул мачете в правую руку убитого, сжимающую такой же торчавший под горлом белый обломок кости. — Ещё живой, он пытался выдернуть обломок, но не смог — из-за загнутых зубьев. Осталось только найти, кто это сделал. Не верю, чтобы люди Тиллесена не настреляли с десяток этих любителей рыбных костей.
Айземанн встал и, бросив через плечо: «Ждите здесь!», — исчез среди зарослей. Хотя никто и не думал идти за ним следом. Шмидт потянулся к веткам, чтобы снова накрыть тело, но его остановил Фегелейн.
— Что это? — указал он на глубокий надрез от уха к подбородку. — Крови нет, резали труп.
— Пытались отрезать голову? — предположил Шмидт.
— Тогда бы резали шею.
— Ему хотели срезать лицо, — неожиданно напомнил о себе Сальвадор.
Всё это время проводник безучастно наблюдал за происходящим, не проронив ни слова, и о нём словно забыли.
Все разом, как по команде, обернулись в его сторону.
— Что ты сказал?
— Духи сельвы срезают лица. Мы зашли на их земли.
Фегелейн переглянулся со Шмидтом и спросил:
— Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Ничего.
— Тогда почему решил, что это духи?
Проводник молчал.
— Сал! — вмешался Шмидт.
Как случалось и раньше, когда надо было вытянуть из арестованного нужную информацию, Шмидт начал говорить елейно-ласковым голоском.
— Сал, что ты от нас скрываешь? Говори, если знаешь. Кто его убил?
— Духи.
— Ну вот, опять заладил. Ты же и сам в это не веришь. Духов не бывает.
— Ваших, может, и не бывает, а духи сельвы были всегда. Кто хоть однажды побывал в сельве, тот не сомневается никогда.
— Пусть будет так, — примирительно кивнул Шмидт. Он вдруг почувствовал себя в полицейском участке и привычно начал выстраивать в уме линию допроса. — Никто же не говорит, что тебе не верит. Давай уточним детали.
— Детали! — фыркнул проводник. — Да вы даже не представляете, куда сунулись! Что вы знаете о сельве?! Что вы о ней можете знать, самоуверенные гринго?
— Вот ты нам и расскажи, — улыбнулся Шмидт тому, что так легко смог вывести проводника из себя.
— Представь, что мы глупые дети, а ты наш учитель. Начни с сельвы, раз уж так она тебе нравится, а потом дойди то того, кто его убил, — Шмидт небрежным движением носка ботинка указал на труп. — Давай, Сал, мы тебя слушаем.
— Сельва — прекрасная дева с поцелуем змеи, — начал проводник.
— Я так и знал! Конечно, змеи! — не удержался от колкости Шмидт. — Да ты продолжай, продолжай.
— Много не расскажу, но знаю точно, что тот, кто побывал в сельве и остался живым, навсегда запомнит два дня: первый и последний. В первый день, когда впервые видишь сельву, ты слепнешь от её могущества, волшебства и красоты. Ты думаешь, что попал в рай. Но существует последний день. Если тебе повезло до него дожить, и ты не сошёл с ума, то благодаришь Господа, что бежал из этого зелёного ада.
— Всё это красиво, — устало кивнул Шмидт. — Но кто его убил?
— Духи.
Все слышали пробиравшегося зарослями Айземанна, но не удержались от нервного вздрагивания, когда тот появился среди кустов.
— Что он говорит? — услыхав последние слова проводника, спросил Айземанн.
— Здесь промышляют духи, — хмыкнул Шмидт.
— Духи сельвы.
— Для духов они слишком много наследили. А ещё брызжут кровью и мозгами. Хотя и хорошо прячутся, если сумели застать Тиллесена врасплох.
— Туземцы, — уверенно произнёс Фегелейн. — Так я и думал.
— Дикие туземцы, — согласился Айземанн. — Отряд Бормана шёл оттуда, — он махнул рукой туда, откуда появились они сами. — Здесь их уже ждали. Первым шёл он, — Айземанн указал на лежавшее рядом тело. — Первым и получил. Эти одичавшие духи швыряют копья с обламывающимися наконечниками. Мне попались отломанные бамбуковые древка. Хотя и немного. Они их собирают, чтобы привязать новые кости. Но вот что удивительно: я видел много крови, но ни одного тела. Их тоже забрали. Хотя этого не тронули.
— Пытались срезать лицо, — напомнил Шмидт.
— У каждого свои привычки, — невозмутимо пожал плечами Айземанн. — Иногда дурные. Больше здесь делать нечего. Уходим!
Будто сжалившись и дав им небольшую
