же не бизнес делаю, а общественное алкодвижение.
— Движение ты уже запустил. А тебе надо, чтобы это приносило прибыль. Из чего по-твоему состоит семья?
— Мужик, баба, дети бегают. А у той бабы непременно ещё и мать есть, которая хозяину мозг выносит. А потом к ней приходят сёстры и начинается… «Ты ленивый, денег мало приносишь, любимой тёщеньке не можешь шубу купить!» и так далее.
— Кхе. Подозреваю, что это было что-то из личного? Не важно. Семья — это ещё и экономика. Соотношение трудовых ресурсов, активов, пассивов, дохода и расхода.
— Много умных слов, слишком сложно для консервативного английского джентльмена, — Тайлер решительно достал чекушку и сделал из неё большой глоток.
— Ты же в Англии никогда не был.
— Пемза течёт в моём сердце! –пафосно произнёс истый англичанин.
— Пемза течёт только пока она лава, а правильно будет Темза. Ты понял, что семья — это ещё и экономика?
— Ну… если в целом, то тут не поспоришь.
— Так вот. Что ты предложил? Более доступное сырьё для самогонки, в результате использования которого пищевой ресурс «картошка» отправляется в своё увлекательное путешествие в самогонное агрегатное состояние, а трудовой ресурс «муж» приходит в небоеспособное состояние. Свободное время тратится на процесс изготовления алкоголя, детьми никто не занимается, ресурс «место на кухне» тоже оккупирован самогонным аппаратом.
— Ты всё слишком мрачно себе представляешь, босс, так бывает крайне редко и ненадолго.
— Не будем далеко ходить за примерами. Даже у нас на кухне невозможно готовить из-за твоего аппарата!
— Это просто частный случай, который подтверждает правило.
— Не подтверждает. Участник семьи «жена» получает от этой твоей идеи довольно много минусов. Само собой, жёны недовольны.
— Ну да, пока что моя алкореволюция столкнулась с яростным контрреволюционным сопротивлением, с устарелыми взглядами отдельно взятых ретроградш.
— Ты просто берёшься за ситуацию не с того конца.
— Босс, у тебя есть другое виденье?
Я закончил бриться и заново умыл свою запылённую физиономию, вытер потрёпанный цыганский костюм
— Да. Во-первых, тебе надо найти пару человек, желательно молодых и без источника дохода, который не пьют.
— Трезвенникам в новом мире не будет места!
— Трезвенники — это твой катализатор. Научи их гнать самогон. Они будут использовать это как бизнес и не более. Сами не сопьются, будут считать прибыли и убытки. Во-вторых, потом на их примере научи гнать самогон домохозяек. В-третьих, оборудовать в каждом доме нечто вроде сейфов.
— Зачем?
— Если участник семьи «жена» возьмёт под контроль ресурс «самогон» и его потребление, то сможет контролировать мужей.
— Это же феминизм получается⁈
— Это получается муж, который весь день готов пахать на работе и по дому, чтобы к вечеру получить гарантированный алкоголь. Это называется мотивация. И надо сплотить баб в профсоюз, чтобы участник семьи «муж» не смел угрожать «жене» расправой для беспринципной возможности уклониться от работы и получить ресурс «самогон» таким образом «на шару».
— Я стану не местным героем, а женским пророком-идолом. Зачем мне общество, где бабы помыкают мужиками?
— Я против доминирования любой из сторон. Но зачем тебе общество без семей? Одни работают, другие получают управляемых мужей, вечером все пьют. Звучит жутковато, но пока что ты ведёшь селян только к неконтролируемому запою и всё. А так будет некоторый баланс. Всё, ладно, поскакали. У нас там граф один зажрался… то есть, заждался.
…
За руль сел традиционно — я. Тайлер решительно допил чекушку, вытер губы рукой и привычно сделал важный вид.
Амвросий Дмитриевич, граф Вьюрковский, был человеком довольно-таки мрачным, временами даже пугающим.
Он смотрел на меня, обманчиво-расслабленно помешивая ароматный кофе в своей пузатой чашечке, время от времени подливая его из большого кофейника и пил он его очень много, с шумом прихлёбывая.
Взгляд его был тяжёлым, медленным, давящим.
Под этим недружелюбным взглядом я чувствовал себя голым.
В некотором смысле так и было. На встречу с ним пришлось, скрепя сердце, снять бронежилет (ставший мне практически второй кожей), магические артефакты, перевести перстень в режим невидимости, отказаться (временно) от кольта и даже ножен с Шило.
Всё дело в том, что граф наверняка был силён в магии и сразу же засёк бы артефакты, заметил бронежилет и так далее. Короче, на поклон к нему пришлось идти в таком, практически голом, виде.
Он сидел в массивном кресле, большой и сильный, вроде бы небрежно-лениво развалившись, однако на интуитивном уровне я чувствовал, что из этого кресла он способен очень быстро вскочить и его обманчивая расслабленность ничего не меняла.
— Да, голубчик… — неторопливо откликнулся он на моё обращение, — Прости, не помню, как там тебя зовут.
Мы беседовали в дальнем, если смотреть от кухни, краю зала. Я, как подобает в такой ситуации, почти раболепно стоял, а он царственно сидел.
Кроме нас никого в комнате не было и только приглушённое кряхтение Тайлера, который в одиночку перемещал коробки доставки, поминая меня как нерадивого работника, давало понять, что мы в доме не одни.
— Алмаз, молдаванин я, вожу грузовик у Ивана, он мой начальник и дядя.
— Ну да, припоминаю, — равнодушным тоном ответил граф. — Так чего ты там хотел?
— Спросить хотел, на предмет работы.
— Хотел, так спрашивай, — граф скучающе смотрел в окно. Синица, которая присела на криво остриженный куст в саду, его интересовала значительно больше, чем я.
— Как бы мне устроится к Вам на работу, водителем?
— Голубчик, — покровительственно вздохнул он. — У меня уже есть водитель. Он же заведует гаражом и выполняет мои мелкие поручения. Его род служит моему уже сколько… четыре поколения?
Граф толсто так намекал, что такого безродного хлюпика не допустит к статусу своего водителя на расстояние пушечного выстрела, но делал это сравнительно вежливо.
— Простите, что напрашиваюсь. И Ваш водитель наверняка достойный и заслуживающий доверие человек. Меня нужда толкает просить. Мой дядя…
Вьюрковский небрежно посмотрел на меня со смесью брезгливости и жалости.
— Я работаю на него, всё за него делаю. Погрузка-выгрузка, ухаживаю за грузовиком, рулёжка, — рассказывая, я загибал пальцы, но не сводил взгляда с графа. — Вся работа на мне, а он платит мне сущие копейки. Сам только пьёт горькую, а я сижу без гроша. Так я никогда не накоплю на свадьбу.
— Женишься? — со сдержанным интересом спросил Вьюрковский.
—
