— кивнула я, — им проще что-то сразу отрезать и больше не заморачиваться. А я вот считаю, что за каждый свой орган бороться надо до победного. Мало ли что они не разрешают. Никто же не заставляет заходить вас в разогретую до ста двадцати градусов парилку и сразу лезть на верхнюю полку, и сидеть там по полчаса. Но на полминуты зайти можно, немножко подышать внизу, веничком два раза хлопнуться и затем под ледяной душ стать. Перепад температур — это для сосудов просто прелесть. Потихоньку так гипертонию и победите.
— А вдруг тромб какой оторвётся, — поддержала рыбину Сиюткина.
— Вполне возможно, — не стала отпираться я, — риск есть всегда. Причём огромный риск. Но тот же тромб может оторваться, когда вы на полметра дальше вокруг своего дома пройдёте. Или по лестнице чуть быстрее поднимитесь. Или жара начнётся. Так не лучше ли начать бороться? Сперва потихонечку, а потом всё больше и больше. Я вот у нас в селе всегда в баню хожу, у отца своя есть. Жаль, что в Калинове нету.
— Почему это нету? — заметил Кущ. — Здесь у нас есть неплохая общественная баня.
— Значит нужно туда начинать нам всем ходить. Раз в неделю. Давайте объединимся. Мужчины пусть ходят в мужское отделение, а мы, девочки, — в женское, — предложила я, — будем здоровьем запасаться. Ведь нам предстоят большие задачи.
Однако по лицам этих людей было видно, что им проще выпить таблетку или отрезать больной орган, чем каждый день изматывать себя приседаниями. Но я сдаваться не собиралась.
— Но если прямо лень-лень приседать и отжиматься, то есть один способ, как сохранить здоровье, — сказала я.
— Я знаю этот способ, — парировала Зинаида Петровна, — нужно регулярно пить заряженную Чумаком воду.
Я хотела ещё съехидничать и добавить, что и заряженную Чумаком газетку к заднице тоже очень хорошо прикладывать, а ещё уринотерапией заняться, но потом вспомнила, чем всё закончилось у моей соседки, и решила воздержаться. Народ в это время был ещё достаточно наивен и на полном серьёзе воспринимал и НЛО, и прочую дичь.
— Ладно, об этом способе мы поговорим в следующий раз, — широко улыбнулась я, — тем более вам привычнее таблеточками, по старинке. Так что давайте вернемся к списку мероприятий…
Остаток дня мне всё не давала покоя одна мысль. Родственнички Владимира упомянули слово «завод». Значит, у зятя либо был какой-то прожект, связанный с этим заводом, либо он уже имел (или был соучредителем) завода. В любом случае мне хотелось всё выяснить. А то пока я сижу тут, как дура, и планы по завоеванию мира лелею, у меня из-под носа его ушлые троюродные сёстры уведут завод.
В то, что Владимир поправится, я не верила. Как и в то, что Тамарка после дурки выйдет полноценным человеком и возглавит завод, где станет управлять как крепкий хозяйственник. Скорее она превратится в овощ, и рано или поздно государство решит, что кормить и содержать её нецелесообразно. И тогда её выпишут, и передадут любящим родственникам на руки.
И тогда будет у меня вообще всё «хорошо»: престарелый Любашин отец, который уже тогда вряд ли сможет сам себя обхаживать, тем более в селе, десяток внуков, судя по активности и генам Анжелики, ну и в придачу сестра-овощ с периодическими нервными срывами. Причем лично для меня все эти люди абсолютно чужие.
Но законы божьи попирать неправильно. Я попала на место Любаши, поэтому я в ответе за её родных. Не бросишь же. А вот для того, чтобы обеспечить всем им достойное существование, да и что уж там говорить, мне тоже, вот для всего этого и пригодится свой завод.
На худой конец его всегда продать можно будет. Всё же копейка.
Осталось теперь выяснить, что это за такой завод, что он производит и где находится. Думаю, все документы у Владимира где-то дома.
Я вытащила ключ от Тамаркиной квартиры. Пришла пора наведаться к сестрёнке в гости.
Глава 8
Да где же оно⁈ — я уже битый час рылась в многочисленных ворохах бумаг, принадлежащих Владимиру, в тщетной попытке наткнуться на искомый «завод».
Получается два варианта: либо зять хранил документы где-то в другом месте, либо я пропустила. Поэтому, испустив тяжкий вздох, я печально оглядела два огромных шкафа с бумагами и выдвинутые ящики стола, скривилась и начала всё заново.
Да, следует признать, мой зять Владимир был «Плюшкиным». Он принадлежал к той странной категории людей, которые никогда ничего не выкидывают. Но и эти люди тоже бывают разными: есть среди них такие, которые ни за что не выбросят ветхую одежду и обувь, или банки с позапрошлогодней консервацией, есть хранители старых газет, рекламных листовок и квитанций, есть те, кто коллекционирует даже б/ушные полиэтиленовые пакетики, сперва тщательно их выстирывает, затем сушит, затем аккуратно складывает и в таком виде хранит много-много лет непонятно с какой целью.
Владимир относился к первой категории. Он бережно хранил любую малейшую бумажку или её клочок. Я нашла даже фантики от конфет в увесистой коробке. Правда, конфеты были все заграничные, но собирать фантики для взрослого мужика — ну такое себе. В моём понимании образа Владимира это невинное хобби почему-то находилось за гранью добра и зла.
Как обычно, по закону подлости, искомая папочка (они таки нашлась, ура!) нашлась на самом низу, в диване. Я вытащила документы и прочитала — это были акции (та-дам!) на Калиновский фаянсовый завод, где когда-то много лет трудилась Любаша Скороход, пока я её не уволила. И Владимиру каким-то непонятным образом там принадлежало аж тридцать семь процентов (та-дам!). К моему сожалению, согласно документам, ему нужно было внести деньги. И срок истекал через две недели.
Там были ещё какие-то бумажки с расчётами. Как я поняла, Владимир метил ввязаться в акционеры завода по производству оксида кобальта. Но я сразу решила в такое не лезть — конкурировать с «Норникелем» не самое умное решение. Поэтому — нафиг, нафиг.
Я отложила бумажки по кобальту и вернулась к документам по
