— Игорь, — предложил он, — может, заночуем? До следующего постоялого двора еще неизвестно сколько, а уже темнеет. Да и холодно, погреться бы и перекусить.
— Может, — покосившись на хмурое небо, буркнул Басов и тут же окликнул проходившую мимо бабу с ведрами на коромысле. — Эй, что это за село?
— Заплюсье, господин, — как могла, низко поклонилась та и засеменила прочь.
— Ладно, на сегодня хватит, — решительно заявил Басов и свернул коня к постоялому двору.
Около коновязи к ним подскочил босой белобрысый мальчишка лет пятнадцати, одетый в холщовую рубаху и штаны.
— Дозвольте за лошадками поухаживать, благородные господа, — низко поклонился он. — Всего один грошик, и все будет в лучшем виде. Помою, накормлю…
— Держи, — кинул ему мелкую монетку Басов и спрыгнул с коня.
Посмотрев на мальчишку и передав ему поводья, Петр невольно поежился. Босяком, да в такой одежде по октябрьскому холодку парню наверняка было очень зябко, хотя виду он старался не подавать. Сам Петр порядком мерз в куда более теплой одежде.
Петр с Басовым направились ко входу в постоялый двор, но у самых дверей фехтовальщик вдруг остановился и произнес:
— Иди, Петька, ужин закажи, да посмотри, чтобы комната хорошая была.
— А ты? — удивился Петр.
— Я тебе сказал — иди, нагоню, — быстро произнес Басов и тут же понизил голос. — Ты что, какой слуга так спрашивает у хозяина? Или мне, по Станиславскому, плетей дать, чтобы быстрей в образ вжился? Ну, ступай, и гонору побольше. Ты — слуга именитого дворянина.
Петр надулся и шагнул в темень постоялого двора, а Басов стал внимательно наблюдать, как расседлывает и принимается чистить лошадей мальчишка, предложивший им свои услуги. Минут через пять подозрения, появившиеся еще при первом взгляде на пацана, переросли в уверенность. Басов подбоченился и гаркнул:
— А ну, малый, иди сюда! Мальчишка тут же подбежал, поклонился:
— Слушаю, господин.
— Как звать? Чей сын? — грозно насупив брови, произнес Басов.
— Федька. Крестьянский сын.
— Ну это ты кому другому расскажи, — уже негромко произнес Басов. — Ты, я думаю, отроду не косил, никого не пас, как плуг держат, только со стороны видел. А вот выездке боевых коней и фехтованию тебя лет с пяти учили.
Заметив, что мальчишка собирается броситься наутек, Басов ловко схватил его за шиворот.
— Пустите, дяденька, — почему-то очень тихо заскулил Федор.
— А ты не спеши, разговор есть, — спокойно сказал фехтовальщик.
Рядом, как из-под земли, вырос здоровенный детина — очевидно, конюх.
— Что, господин, — забасил он, — пацан чем не угодил? Дозволь мне, я его быстро уму-разуму научу.
По тому, как сжался Федька, Басов понял: парень прекрасно знает способы «обучения» на местной конюшне.
— Я сам, — буркнул он и потащил мальца за амбар.
— Воля твоя, господин, — донесся вслед густой бас, — хошь плетью, хошь рукой вразуми. Только до смерти не убей, да не калечь. За то под суд посадника поведут.
Затащив парня за амбар, где они оказались укрыты от посторонних взглядов, Басов отпустил пленника.
— Выкладывай быстро, кто таков. А то и вправду худо будет.
Мальчишка быстро утер рукавом выступившие слезы и заговорил:
— Боярина Бориса Колычева сын я. Батюшку на Москве царь Иван в измене обвинил да обезглавил, к нам в вотчину людей своих послал. Вотчина та на границе с землей псковской. Царевы люди ночью налетели, дом пожгли, пограбили, матушку, братьев и сестер, дворню всю побили. Я один в лес утек да в Северороссию подался. До сих пор меня ищут. Не выдай, господин, царевы люди за мной придут.
— Так здесь же великий князь Николай правит? — удивился Басов.
— Посадник псковский беглых царевым людям выдает, — зашептал мальчишка. — Я в землю Ингрийскую иду. Отсюда еще верст тридцать. Там уже земли самого князя. Оттуда не выдадут. Отпусти меня, господин, век Бога за тебя молить буду.
— А почто здесь застрял? — спросил Басов.
— На хлеб заработать да обогреться.
— А в Ингрии что делать будешь?
— К кому из дворян ингрийских в услужение пойду. Может, на конюшню, а коли повезет — в дворовое услужение. Денег на саблю скоплю, в рать Североросскую пойду. Бог даст, с тем царевым человеком, что вотчину пожег, счеты сведу. Я его запомнил.
Последние слова мальчишка произнес напористо, со стальным блеском в глазах.
— Пошли, — произнес Басов, взял парня за плечо и повел к постоялому двору.
Тот подчинился. Они миновали дворик и вошли в трактир. Кинувшийся было выгнать на улицу мальчишку-босяка слуга увидел, что тот идет в сопровождении дворянина, и почтительно остановился. Басов быстро нашел глазами Петра, сидящего за дальним столиком, и направился к нему.
— Я двое щей заказал, — сказал Петр Басову, удивленно глядя на мальчишку.
— Закажи третьи, — бросил Басов. — Знакомься, это Федор, мой новый слуга. — А ты, Федька, гляди. Это Петр, мой слуга давний. Человек весьма ученый, но оттого к услужению мало способный. Я латышский дворянин, Игорь Басов, иду в Петербург, чтобы открыть там школу фехтования и тем жить. Беру тебя в услужение. Будешь на посылках и за хозяйством смотреть. Петра слушай, как меня. Будешь лентяйничать — буду драть. Будешь хорошо служить — буду обучать тебя сабельному и шпажному бою. Дам тебе кров, еду и двадцать грошей в месяц. Понял?
По счастливому лицу мальчика Басов догадался, что попал в точку.
И Петр, и Басов были коренными питерцами, однако, приближаясь к родному городу, оба в равной мере оказались не в состоянии узнать его окрестностей — ни дальних, ни ближних. Да и родной ли город? Сейчас они находились не только в другом времени, но и в другом мире. И здесь Петербург возник на четыре с половиной века раньше. Обоих распирало любопытство, как выглядит город, заложенный крестоносцами в тринадцатом веке.
Они с удивлением смотрели на здешний Гатчинский замок — одну из резиденций великого князя, построенную немцами еще во времена, когда рыцари только намеревались освоиться на этой земле. Вокруг все чаще звучала немецкая речь, встречались мельницы и фермы, построенные по европейскому образцу. Петр проявлял ко всему живой интерес. Басов, казалось, полностью ушел в себя.
Лишь когда дорога, сделав странный изгиб, пошла вниз по склону, оба догадались, что спускаются с Пулковских высот. Но впереди вместо ожидаемого города виднелись только леса. Дорога снова вильнула, и Басов подумал, что она слишком отклоняется направо.
Петр теперь ехал на одной лошади с Федором. Мальчишка явно был неплохим наездником, и в глазах его постоянно читалась насмешка над неумелостью ученого. Хотя Федя осмотрительно помалкивал, опасаясь гнева Петра и уж тем более Басова, которому просто смотрел в рот, ловя каждое слово, Петр чувствовал себя неуютно, садясь в седло под его ироничным взглядом.
