— Живой сегодня? — с непонятной интонацией в голосе спросила мама, когда он разогнулся и снял со стула сумку — тащить в ванную.
— В средней степени, — вынужден был признаться Николай, потому что то, как он морщился и нежно трогал себя за ногу, мама уже наверняка срисовала.
— И куда на этот раз?
— Первый раз в плечо со спины. Но издалека, нестрашно. И потом, в самом конце — в грудь и в ногу. Это уже лишнее было, конечно.
— А успехи?
— Да особо никаких, — был вынужден признаться он, с некоторым уже напряжением пытаясь понять, что родители собираются делать, начиная в очередной раз этот разговор. — Так, боевое сколачивание. С переменным, мягко говоря, успехом, — но полтора общих часа в активе, это всегда полезно…
— Для чего полезно?
— Да для спорта, для чего же еще.
Ответ был самую малость грубоват, — тем более, что ничего такого родители пока не спросили. Хотя явно и собирались. Николай попытался пройти в коридор со своей раскачивающейся на ремне сумкой, но это не сработало: отец небрежно остановил его жестом руки и спросил, как продвигается оформление соответствующих бумаг в отделении. Его можно было, конечно, понять. Начавший «поступать в аспирантуру» уже с полгода назад и полагаемый им явно неглупым сынуля не сделал пока ничего, выраженного в официальных документах. Ссылки на бюрократию, воспринимаемые сначала с полным сочувствием, действовать на отца переставали. Судя по всему, он уже понял, что должность больничного ординатора терапии в Покровской, бывшей имени Ленина клинике в Гавани есть то, на чем его сын застрял окончательно. То, какие резоны у того могут иметься для такого выбора, отец искренне не понимал — и не понял бы, даже ответь ему сын честно. На самом же деле Николай просто не верил, что проживет ближайшие четыре года.
— И что?
— В смысле, «что»?
В этот раз прямого ответа, способного развить скандал, не последовало, и таким случаем грех было не воспользоваться. Несмотря на разрекламированный дезодорант, от Николая несло потом, и душ был весьма кстати: уж против этого родители не возразили. Кроме того, 10 минут шумящей воды и оптимистичного марсианского уханья из ванной давали им некоторый шанс успокоиться. То, что это все-таки не сработало и что настроены они были серьезнее, чем он надеялся, Николай понял позже нужного, и вот это было худо. Спокойно прошел даже обед. Слава богу, сама терапевт, мама всегда положительно расценивала возможность дать сыну поесть без излишнего давления на нервы. А вот потом, вместо того, чтобы найти себе повод куда-нибудь уйти по неотложным делам, он зачем-то зашел к ним в комнату. Больно уж там было тихо.
— Спасибо, что заглянул.
Что ж, теперь оттенок в голосе отца определялся без труда. Сарказм. И еще неодобрение. Тоже не новость, конечно, но все равно паршиво для начала. Несколько вводных вопросов, — так, для разогрева. А потом настоящий:
— Ну скажи мне, Коль, — ну когда ты прекратишь вести себя, как… Как заклиненный на всем этом. Ну скажи нам, как ты представляешь себе свое будущее?
Николай вздохнул. Свое будущее он представлял вполне четко: как стоп-кадр из кинофильма. Но если бы он описал родителям то, что стояло перед его глазами, то специализированную по соответствующему профилю бригаду «скорой» они вызвали бы, наверное, сразу. Поэтому он предпочел соврать — и сделал это даже без большой борьбы с собой. Хоть какое-то, пусть и выстроенное на иллюзиях спокойствие родителей было ему важнее. Да и все равно, поверь они ему вдруг на все сто, оно будет относительным. А возможно — и недолгим.
— Работать буду, — произнес Николай вслух. — Работать, работать и работать. И учить языки, по мере сил. И автомат Калашникова, как положено делать реалисту. Извините уж меня за это.
— Колюня, ну ты же не то говоришь!
Мама прижала руки к груди, — лицо у нее было такое, что Николаю захотелось залезть куда-нибудь под темное одеяло и поплакать.
— Да знаю я, мама, что не то… — на этот раз уже совершенно честно сказал он. — Но что уж тут поделаешь. Работа — дело святое.
— Ты не понял?
— Да все я понял! Это вы не понимаете, потому как не хотите! И таких людей вокруг — девяносто девять процентов, вот что самое хреновое-то.
Он перевел дух, потому что звенящая в душе все последние месяцы струна натянулась до такой степени, что было ясно: держится она уже на самых последних волокнах. Порвется — конец.
— Знаете, как я чувствую себя? Как тот человек, который нахамил джинну, или молния в него попала, или что-то другое в этом роде, и его вышвырнуло в прошлое на 65, на 70 лет! Он на коленях стоит, умоляет окружающих: «Ну послушайте меня! Ну неужели вы не понимаете? Не видите очевидного?» Он кричит, да так, что у самого перепонки чуть не лопаются от боли. «В воскресенье! 22 июня! В 3.15 утра! Месяцы остались, недели, дни! Ну почему вы не слушаете?!» А люди пожимают плечами и проходят мимо по своим делам. Кто-то посмотрит как на сумасшедшего и уши заткнет, чтобы не так шумно было. А кто-то и сразу пинка отвешивает в костлявый зад, чтобы не кричал тут, не мешал наслаждаться летом и теплом. Вот это вы понимаете?
— Коленька…
Он все-таки не закричал сам, а проговорил все это более-менее ровным голосом и даже с каким-то минимальным оттенком чувства юмора. И вовремя остановился — вот что было удачным. Мнение родителей о том, что Россия может быть исключительно обузой для любого захватчика, а следовательно, армию можно сократить за ненадобностью… это мнение разделяло подавляющее большинство ее населения. Включая генералитет. Флот и ВВС, всего 20 лет назад бывшие в числе сильнейших в мире, уже практически прекратили свое существование в качестве реальной силы. Да, последние ракетоносные субмарины в «Беломорском Бастионе» и последние «Белые Лебеди» под Энгельсом еще могли запустить во врага некоторое количество апокалиптических по последствиям их применения дур. Но у Николая и тех немногих людей, кто разделял большую часть его опасений, имелись серьезные сомнения в том, что они будут запущены, если возникнет такая необходимость. В политическую волю правительства, высшего генералитета и даже самого гаранта Конституции он верил с трудом. Кощунство, правда? А что поделаешь…
— Мы вчера смотрели новости вместе вроде бы. Никаких вражеских полчищ у наших границ не демонстрировалось.
Шутка была вымученная, но хорошо, что отец сумел выговорить хотя бы это. Это было хорошим показателем в отношении того, что с Николаем еще видят смысл разговаривать. Впрочем, на родителей в этом можно было, наверное, положиться всегда.
— И минут десять показывали этого зануду Сердюкова в обнимку с очередной бутылкой шампанского. Корвет, как там его… Это не аргумент?
