Не долго, но все же сохранятся отары. И хотя убийцы будут убивать без причины, лишь ради желания утолить жажду крови, все равно не исчезнут за день миллионы и за месяц тоже не исчезнут, и тысячи новых ягнят родят их матери. Что значит пятьдесят или сто убиенных для миллиона! Не без основания, правда, думая о погибели рода человеческого, говорили люди: «Овца без пастыря своего», но придет день, и исчезнут овцы… Потому что, беспомощных и беззащитных, занесет их снегом в зимние бураны; отойдут жарким летом от воды, потеряют дорогу и, по природе своей слишком глупые найти обратный путь, станут умирать от жажды; застанет их весенний паводок, и понесет кипящая вода сотни тел; в глупости своей или от страха окажутся на гребнях скал и будут падать оттуда и лежать на острых камнях ущелий грудами окровавленного мяса. И с каждым днем будет прибавляться число их убийц – одичают собаки и соединятся в жажде крови с волками, койотами, пумами и медведями. Пройдет время, и огромные стада превратятся в жалкие кучки испуганных существ – и тогда не будет больше овец. Тысячи лет назад они признали человека своим господином и защитником и потому потеряли быстроту, проворство и чувство независимости. Сейчас, когда не стало пастыря, и их не станет.
На следующий день путь его пролегал по широким равнинам перевала Скалистых гор – страны альпийских лугов и овечьих пастбищ. И снова он видел тела овец там, где гнали койоты их отары. Один раз показалось ему, что на далеком склоне холма видит бешено мчащуюся плотную серую массу, но не был уверен, что не показалось. А однажды совсем странная картина открылась его взору. На заросшем высокой травой лугу, возле быстрого ручья мирно паслось стадо. Иш закрутил головой, не веря, что сейчас может увидеть фургон, а рядом самого пастуха, но увидел только двух собак. Не стало пастуха, но, повинуясь веками выработанному инстинкту, собаки продолжали выполнять свой долг, не давали овцам разбрестись, держали их у воды, на хорошем пастбище; и без сомнения, отгоняли ночных воров, приходящих вынюхивать здесь легкую поживу. Он остановил машину и, не выпуская Принцессу, дабы не испортить мирную идиллию, через окно смотрел на овец и собак. Завидев машину, собаки-пастухи отчаянным лаем встретили незваных гостей и забегали вокруг отары, сбивая в единое целое немногих отбившихся. Держа дистанцию в четверть мили, ближе собаки не подходили и настроены были весьма враждебно. Как и в больших городах, где после ухода человека продолжал пульсировать по проводам электрический ток, так и здесь, на зеленой земле альпийских лугов, собаки какое-то время будут продолжать пасти овец. Но, думал Иш, не продлится такое долго. А дорога все катилась и катилась по бескрайним равнинам. «Федеральное N56» – прочел он на дорожном указателе. В давние времена это был великий путь – дорога, по которой Оки – переселенцы из Оклахомы – шли искать счастья в Калифорнии. Тогда об этой дороге слагали песни, а сейчас пустынной стала дорога. Не промчится автобус с большими буквами «Лос-Анжелес» на борту, не проревет мощным мотором трейлер, начавший свой путь на востоке и стремительно мчащийся на запад, не проползет, дребезжа стареньким мотором, доверху забитый нехитрыми пожитками древний автомобиль сборщика фруктов, не пролетит, сверкая хромом и лаком, автомобиль с туристами, спешащими посмотреть ритуальный праздник индейцев, даже тощая кляча, запряженная в фургон индейца-наваха, устало не протащится по обочине дороги. Он спустился в долину Рио-Гранде, пересек мости въехал на длинные улицы Альбукерка – самого большого оказавшегося на его пути города после Калифорнии. Иш ехал по улицам, сигналил и ждал ответа. Ответом ему была тишина, да и ждал он не слишком долго. Ночевал он опять в мотеле, на этот раз на склоне пологого холма западной части города, откуда можно было увидеть весь город. Но он не видел его, потому что не горел свет и город прятался во мраке ночи. А утром, перевалив горы, спустился вниз, в страну одиноких холмов и бескрайних равнин. Сумасшедшая жажда скорости вновь овладела им, и он гнал машину на пределе ее возможностей по прямой, уходящей к горизонту дороге. Одинокие холмы остались далеко позади, промелькнул и исчез указатель границы штатов – он уже в Техасе, вернее, в его малой части – плоской стране с нелепым названием «Длинная ручка кастрюли». Нещадно палило солнце, а вокруг, насколько хватало глаз, простирались колючие от стерни поля, с которых люди, перед тем как умереть, собрали пшеницу. Переночевал он на окраине Оклахома-Сити. По объездной дороге обогнув утром город, Иш выехал на Шестьдесят шестое, ведущее к Чикаго. Но не проехал и двух миль, как лежащее на шоссе дерево перегородило ему дорогу. Он вылез из машины и, решая, что делать, неуверенно пошел навстречу неожиданному препятствию. Конечно, тут не обошлось без урагана, одного из тех, что внезапно, без предупреждения обрушиваются на эти открытые всем ветрам голые равнинные земли. Огромный тополь, росший у одинокого фермерского дома, сначала, наверное, накренился, а потом рухнул, перегородив всю дорогу грудой зеленых ветвей и искореженных сучьев. Понадобится полдня, не меньше, прорубить проход в этом первозданном хаосе. И вдруг с неожиданной ясностью он понял, что стал свидетелем важной сцены той Великой Драмы, в которой он отвел себе роль внимательного зрителя. Шестьдесят шестая – великая дорога! И эту дорогу перекрывает случайно упавшее дерево. Человек, без сомнения, справится с этой преградой и прорубит себе свободный путь, но завтра упадут новые деревья, и новые преграды встанут на пути человека. Весенние грозы слоем липкой глины покроют дорогу, мягкая земля обвалится оползнем из-под ее основания, паводком сметет мосты через реки, и всего через несколько лет путешествие в современном автомобиле из Чикаго в Лос-Анжелес станет предприятием не менее опасным и долгим, чем в запряженных быками крытых фургонах первых переселенцев. Он думал объехать дерево полем, но почва после недавних дождей оказалась слишком мягкой, раскисшей. Дорожная карта подсказала выход. Если вернуться назад, то через десять миль он окажется еще на одной асфальтированной дороге, которая потом снова выведет его на хайвей. Так он и сделал и, развернув пикап, тронулся на юг. А когда ехал, понял, что не видит особого смысла возвращаться на Шестьдесят шестую. Новая дорога, хотя и не такая знаменитая, тоже вела на восток, и, насколько он понимал, оба направления его вполне устраивали. «Наверное, – думал он, – упавшее дерево изменит весь ход развития будущего человеческого общества. Я мог оказаться в Чикаго, и там что-то могло произойти. Теперь произойдет что-нибудь другое». Итак, волею слепого случая путь его пролегал по землям Оклахомы. И пустынной была та земля, разве что на склонах круглых холмов, как и прежде, высились гиганты дубы, а под ними на возделанных полях равнин росли посеянные человеком кукуруза и хлопок. Высоко поднялись кукурузные стебли – выше сорняков, и урожай мог быть хорошим, а вот хлопчатник под тяжестью сорных трав медленно задыхался. Жаркая погода разгара лета заставила освободиться от некоторых условностей, принятых для человека цивилизованного общества, правда, брился он каждый день, но совсем не потому, что беспокоился за свою внешность – просто так ему было удобнее. А вот волосы свисали вниз неопрятными, длинными прядями. Однажды он решился и обрезал их ножницами. Его одеждой стали джинсы и рубашки с открытым воротом. Рубашки он менял каждое утро – старую выкидывал и надевал новую. Где-то он забыл свою серую «федору», но один из оклахомских универмагов помог обзавестись дешевой соломенной шляпой. Именно такие шляпы в жаркую пору предпочитали носить оклахомские фермеры. Где-то в полдень Иш пересек границу с Арканзасом, и хотя прекрасно понимал, что границы эти вещь весьма условная, неожиданно ощутил разительную перемену. Куда-то вдруг исчез сухой воздух равнин, и, словно в парную баню, окунулся он во влажную духоту. Разница в климате не замедлила сказаться на растительности, двинувшейся в наступление на дорогу и стены домов. Усы плюща и розовых кустов покачивались на окнах, свисали с карнизов и крыш террас. От этого казалось, что маленькие дома стали еще меньше и робко прячутся в зелени леса. Даже заборы превратились в зеленую живую изгородь. Исчезла четкая разделительная линия между бетонным полотном дороги и окружающим ее миром. Из каждой трещины на дороге пробивались зеленые ростки травы и сорняков. Не обращая внимания на строгие разделительные линии, выползли с обочины молодые побеги кустов черной смородины. В одном месте длинные усы вьюнка достигли осевой и там встретились с вьюнком, стелющимся с другой стороны дороги. Поспели груши, и он набрал их в одном из садов, внеся некоторое разнообразие в свою консервированную диету. Вторжение в чужой сад вспугнуло кормившихся упавшими плодами свиней. Ночь он провел в Норт-Литл-Роке.
