навалиться. Сдвинул децел, как раз хватило, чтобы протиснуться обоим по очереди, не сильно пузатые. Пока Иван Яковлевич, водил стволом "Вальтера" из стороны в сторону, Ванька нагнулся к националисту и подобрал лежащий рядом с ним огромный пистолет. Целая пушка ручная. То-то так громко бахало. Lange Pistole 08 / P.17 / Artillery Luger. Люггер артиллерийский. Или правильнее: Парабеллум «длинный». У Брехта дома в коллекции был. Редкость большая. Их до и во время Первой Мировой выпустили всего полтораста тысяч экземпляров. А потом Версальский договор и амба. Заявлено, что на восемьсот метров прицельно бьёт и даже есть отметка в восемьсот метров на секторальном прицеле. И точно, как у не менее легендарного «Маузера», кобура пристёгивается к рукояти гиганта, превращаясь в приклад. Понты одни. Брехт из него стрелять на полигоне пробовал. Да, пуля летит на восемьсот метров и даже ранит человека, а в голову так и убьёт, если попадёт. Вот, «если» ключевое слово. Рассеивание на таком расстоянии просто огромное, как не целься, попасть можно только случайно. Предел точной стрельбы где-то метров двести. Только нужно поблажку конструктору сделать. Это пистолет, а не винтовка. Ствол всего 200 миллиметров. И 200 метров прицельная дальность. Так что хорошая пушка. Если прятать не надо в кармане пиджака.
Ванька пушку одной рукой поднял, а второй сдёрнул с бандюгана золотые часы на толстенной золотой цепочке, что поперёк пуза висела. Ну, трофей — дело святое.
— Ходу, Ванька. — И побежал к машине. Жив хоть Федька Леший?
Жив. Итальянец коломенской верстой стал вылезать из второго ряда сидений «Мерса». Брехт, замахал на него.
— Сиди на месте. — Не услышал, и не понял, у Ваньки, вон, уже худо-бедно с русским, а этот лодырь и несколько сотен слов не выучил. Ничего, доберутся до СССР, там погружение в языковую среду ему Брехт обеспечит. Ну, если не расстреляют. И нога тут же напомнила о ране конспиративной. Заболела. Правильно доктор сказал — полежать недельку, а он носится по городу и в войнушку играет. Успеется, на том свете отлежится.
Добежали до «Мерседеса» и Федька, как раз вылез. Пришлось назад его запихивать. Есть всё же недостатки у его зелёного чуда. Могли бы немцы и на четыре двери расщедриться. Ну, немецкая бережливость, на двух дверных ручках и двух петлях сэкономили. Скупердяи. Ванька, оббежав машину, уселся на переднее сидение. Брехт, запихивая итальянца оглядывался. Куча свидетелей и всяких разных пацанов и прохожих, не центр города, но место оживлённое. Ну, чего уж. Теперь нужно, как можно быстрее, покинуть гостеприимный город Львов.
— Помогай Геката, — Иван Яковлевич нажал на газ и отпустил сцепление. Пятилитровый движок заревел, как потревоженный гризли.
Глава 9
Событие двадцать пятое
Звонок в дверь. На площадке опрятный человек с саквояжем:
- Крысы, мыши, тараканы, клопы есть?
- Нет.
- А, нате, — говорит человек, открывая саквояж.
Не часто, но бывает же, смотришь на глобус политический, и Польша — это фентифлюшка, которую подушечкой большого пальца закрыть можно, а если плюнуть смачно, то и плевком обязательно всю Речь Посполитую затопит. А когда по этой заплёванной Польше едешь за медленно ползущим «Фордом», то кажется, прямо, что это огромная страна. Не от можа до можа, но за день на таких скоростях не одолеть. Добираться до городка Кельце надо два дня, первый кусок до Люблина гнали, как могли, и въехали в город в полночь. Расстояние-то плёвое. От Львова до Люблина двести с чем-то километров по карте, а ушло часов шесть на дорогу. И это при том, что дороги вполне себе. Только опять её — эту Польшу затопило. Дождь нудный всю дорогу, и не весенний, а холодный мелкий — осенний.
Ни в какие гостиницы и «хотели», естественно, не поехали. Скорее всего, во Львове шумиху подняли и зелёный крутой «Мерседес» с бойней в школе связали. Остановились на заправке, при этом «мерс» не светя, в кустах у дороги оставили. «Форд» сам заправился, а в две пустые канистры набрали бензина и ещё купили канистру и её тоже заправили. Плюс ведро кожаное было. Так что, вторую машину удалось, не вынимая её на свет божий из кустов, полностью заправить. Ласло поинтересовался у косматого мужика, отпускающего горючее, где можно поесть и поспать не заезжая в город. Чего уж там звероподобный бугай наговорил, Брехт не понял, только рычание и шипение.
Полковник понемногу стал некоторые слова польские понимать. Если взять обычное русское слово и букву «Р» заменить на «Ш» или «Ж», то, как раз, польское слово и получится. Как такое могло произойти? Да просто, ходили ляхи вечно с выбитыми зубами, и всегда за дело, вот и шепелявили. А дальше пошло поехало, модно стало шепелявить. Ни какими другими способами такое произойти не могло. Пример? Моря — можа. Как иначе это слово можно исковеркать?
А объяснил заправщик следующее, что если вернуться на полкилометра, то там есть придорожный трактир и на втором этаже сдаются путникам комнаты на ночь и кормят там хоть и дёшево, но не вкусно. Так что лучше всё же в город. Хотя в город уже бесполезно, так как ночью никто их кормить не будет.
Тьфу. Полчаса потеряли, эту тудым-сюдыму выслушивая. Расплатились с косматым бугаем и вернулись, как он и говорил. Взад. Точно, проезжали они этот домик, но ни неоновой рекламы, ни даже фонаря с вывеской не увидели, и потому, дальше проехали. Теперь и вывеску разглядели. Благо небо очистилось, и луна над дорогой почти в полном размере показалась. Прямо ночь с полнолунием и красной волчьей луной. Только оборотней и вампиров и не хватает. Тётка, что открыла им дверь заведения, на оборотня не походила. Эдакая упитанная мадама веселушка-пышечка с милыми ямочками на розовых щёчках. Мечта Остапа Бендера. Однако, первое впечатление оказалось неверным. Тётка брюзжала и брюзжала, Иван Яковлевич даже обрадовался, что язык не понимает. Накормила кашей подгоревшей перловой с прогорклым маслом и чёрствым хлебом. Не соврал заправщик и тут. Еда даже ниже, чем «так себе». И плюсом или вишенкой на торте — клопы. В комнате, куда их завела брюзга полноватая, все стены в раздавленных кровососах. Ну, что же за жизнь-то такая?! Рожу саднит и шрамик, еле заметный пусть, но останется, на ноге настоящий шрам и она побаливает. Ванны в этом заведении нет, а клопы, мать их, есть. Всё, после городка Кельце и его тюрьмы со Степаном Андреевичем Бандерой, домой. Хватит. Напутешествовался.
Думал Иван Яковлевич, что не уснёт. Накрутил себя, представляя, как, вот, уснёт он, а клопы здоровущие и чернущие выползут изо всех щелей и
