— В Ниневии почитали своих Богов, когда она пала, — возразил айсор.
— Если бы вы чтили Их и сейчас, Они бы дали вам сил, чтобы возродиться вновь, — убежденно сказал Святослав, — кесарь Никифор взял Преславу, истребив ее защитников, вырезая всю землю болгарскую, вплоть до грудных детей — и все же хан Крум разбил его и пил вино из ромейского черепа. И я, сколько бы поражений не было на моем пути, никогда не отступлюсь от Богов, потому что знаю, что Они еще дадут мне победу.
Айсор не успел ему ответить: обогнув очередную гору мусора, русы вдруг оказались перед высоким холмом, поросшим сорняками. В очертаниях его угадывались следы огромного ступенчатого храма, вроде тех, что Святослав уже видел в Ниневии — разве что этот зиккурат был много больше их всех. У самой земли зияло чернотой сырое отверстие входа, скорее напоминавшее звериную нору. И в этот самый миг....
Хрип яростных коней, грохот мчащихся колесниц, огромные армии, сходящиеся на широкой равнине. Пирамиды из черепов, кровь, переполняющая две великие реки, крики слетающихся стервятников. И могучий муж, с окладистой черной бородой, в незнакомом, но очень богатом наряде, преклоняющий колени перед исполинской статуей...
— Ждите меня здесь, — сказал Святослав, едва внезапное видение растаяло перед его глазами. Приняв факел, спешно разожженный одним из дружинников, князь шагнул в зиявший чернотой вход. Стая летучих мышей вылетела из заброшенного храма, кружась над головами русов, пока Святослав спускался по выщербленным временем ступеням, хрустя обломками костей и распугивая разбегавшихся пауков и скорпионов. Вскоре князь оказался в большом зале: поднятый факел осветил знаки незнакомого письма, рисунки, повторявшие уже знакомые ему очертания крылатых быков и драконов, смутно угадывающуюся высокую статую у дальней стены.
— Что-то потерял воин?
Святослав резко обернулся на раздавшийся из-за спины негромкий голос — и замер пораженный. Перед ним стояла женщина — но таких женщин он не видел не только на Руси, но и в здешних краях и даже в Царьграде — а уж там каких только не сошлось народов. Женщина выглядела очень красивой, но красота эта была странной, трудноуловимой для глаз: будто взгляд скользил по этому совершенному лику не в силах зацепиться ни за один изъян. Иссиня- черные, слегка вьющиеся волосы ниспадали почти до тонкой талии, незнакомого покроя бахромчатое платье подчеркивало безупречно сложенное тело. Голову ее венчала странного вида тиара, на стройной шее красовалась цепь с золотым изображением восьмиконечной звезды, за спиной висел лук со стрелами.
— Кто ты такая? — сказал Святослав, с трудом удержавшись от того, чтобы положить руку на меч: постыдно для воина обнажить клинок против женщины, но эта обитательница храмовых подземелий явно не была простой крестьянкой. Та же, впрочем, никак не показала своей тревоги — только слегка улыбнулась полными губами.
— Я у себя дома, — сказала она, — я живу здесь давно, очень давно.
— Ты не совсем выглядишь старой, — сказал Святослав, — и мне говорили, что в этом городе уже давно никто не живет.
— Здесь живет память, — возразила странная женщина, — память о временах, когда этот город стоял во всей своей силе и славе.
— Я уже слышал об этом, — осторожно сказал Святослав, — говорят, что немногие огорчились, когда этот город, наконец, умер.
— Призраки прошлого не умирают, — покачала головой незнакомка, — и Боги, покинувшие эти места, могут вернуться в свои старые обиталища, когда их позовут вновь — пусть и под иными именами и под другим обличьем. Ты принес им жертвы, каких Боги не получали даже в те времена, когда этот храм полнился прихожанами и множество жрецов курили благовония, распевая древние гимны.
— Что же, — усмехнулся Святослав, — если я угодил здешним Богам — пусть они даруют победу мне и моему войску.
— Ты получишь много больше, воин, — загадочно улыбнулась женщина, — я еще встречусь с тобой, когда придет срок — пусть и в другом месте и под иным именем.
— Я и нынешнего-то твоего имени не знаю, — сказал Святослав.
— Зови меня Агушайя, воин, — сказала она, сделав странный жест рукой. Внезапно вылетевшая откуда-то большая ушастая совка, закружила вокруг князя, громко хлопая крыльями, будто пытаясь потушить его факел. Когда же Святослав отогнал прочь ночную тварь и снова раздул пламя, странная женщина уже исчезла.
— Все в порядке князь? — Ратьмер, старший из дружинников, шагнул навстречу Святославу, когда он вышел из подземелья. Воин, прошедший с князем множество битв, не мог ослушаться приказа оставаться на месте, но не мог он скрыть и своего облегчения, когда Святослав вернулся живым и невредимым.
— Все в порядке, — эхом откликнулся князь, задумчиво смотря поверх головы дружинника на сиявшую над окоемом Денницу, — светает уже. Пора готовиться к новому походу.
Евнух и блудница
И вновь Иоанн Цимисхий праздновал триумф — верхом на белом коне, в алом плаще и золоченном клибанионе, он возглавлял торжественное шествие по Месе Константинополя. С обеих сторон главной улицы имперской столицы собрались восторженные горожане, что приветствовали басилевса восторженными криками, забрасывая его цветами, в то время как, Иоанн держа в руке увесистый мешок, щедрыми горстями бросал в толпу золотые монеты. Рядом с императором, чутко ловя любое подозрительное движение, двигались и его «Бессмертные» в любой момент готовые прикрыть Иоанна щитом или даже собственным телом — всем еще было памятно покушение на ипподроме. Следом за ними грохотали копытами по мостовой тяжелые катафракты и чуть более легкие трапезиты, за ними чеканила шаг пехота — скутаты и псилы. Замыкали же это шествие понурые пленники-сарацины, которых толпа осыпала насмешками и разными отбросами. С быстротой вести по столице разносилась весть об очередной победе императора на востоке, о посрамлении арабского войска, в панике бежавшего от Антиохии, едва узнав о приближении непобедимого императора и о том, как он нагонял и громил проклятых агарян. В честь этой победы по всей столице устраивались народные гуляния, сам басилевс приказал устроить щедрые пожертвования от своего имени, а в скором времени обещались и обширные скачки на ипподроме — и городская чернь, в предвкушении любимого зрелища, все громче выкрикивала славу любимому правителю.
— За Иоанна, Божьей милостью, лучшего из басилевсов! Да не ослабеет его рука, разя врагов христианства и да вернется ромейская держава к процветанию именем его!
Одобрительный гул сопроводил эти слова Варды Склира, когда тот, подняв золотой кубок с мускатным вином из Киликии, отсалютовал императору, восседавшему во главе стола. Здесь, в триклинии императорского дворца, Иоанн Цимисхий давал обед для своих полководцев — на золотых блюдах лежали фазаны, начиненные рыбой и жаренные на углях; особым способом приготовленные зайцы; нежнейшая морская и речная рыба, фаршированная оливками и множество иных яств. Не меньшее разнообразие было и среди вин — и каждому из напитков собравшиеся за столом отдавали должное.
— С Божьей помощью пусть следующий такой прием состоится уже в Иерусалиме, — поднял свой кубок паракимомен Василий Лакапин.
