на ноги и увидел Харю, сидящего передо мной. Нечто вроде позы «валетом». Ноги в ноги.
Вот только голень моей правой ноги он успел схватить под мышку. Зажал снизу предплечьем левой руки.
Жестко сцепил руки в «замок». Выгнулся так, что чуть не сломал мне ногу. Я почувствовал дикую боль.
Тут же забился в судорогах, пытаясь освободиться. Но куда там. Захват слишком сильный. Я не имел малейшего шанса выйти из захвата.
Ущемление ахиллесова сухожилия — страшная вещь. Так можно серьезно повредить ногу. Я застучал по матам, сигнализируя о сдаче.
Рефери подскочил к нам. Схватил Харю за руки. Показал, что я сдаюсь. Харя кивнул.
Как будто бы отпустил меня. Но на самом деле еще держал. И продолжал сжимать сухожилие. Причинять боль. Вот сволочь.
Я поднял левую ногу и пнул его в грудь. Харя откинулся назад, но не отпустил мою ногу. Причинил еще большую боль. Я уселся на его ноги и опять пнул, на этот раз в лицо, чтобы он наконец отпустил меня.
Только теперь рефери догадался, что происходит и наконец вцепился в руки Хари, крича и требуя, чтобы он отпустил меня. Я хотел снова пнуть его, посильнее.
В это мгновение Харя наконец отпустил меня. Улыбнулся, помахал всем, говоря:
— Извините, я не понял. Извините, не доглядел.
Но исправить уже ничего нельзя. Я проиграл вчистую.
Да, как ни крути, а это поражение. Разгромное такое, как у Наполеона под Ватерлоо.
Я, конечно, далеко не полководец и не командую сотнями тысяч солдат, но чем, черт подери, по накалу эмоций отличается проигрыш на синих матах и желтом круге площадью два квадратных метра от разгрома на поле сражения площадью десять квадратных километров?
Лично для меня ничем, поскольку я как раз и являлся проигравшей стороной. Думаю, что французский военачальник в ярости после поражения тоже сорвал с себя знаменитую двуугольную шляпу и швырнул куда подальше.
А может, совсем сошел с ума и откусил от шляпы кусок в бешенстве. Впрочем, насколько я знаю, таких приступов за ним историки не зафиксировали. Император вел себя спокойно и с достоинством.
Так что мне тоже пришлось взять себя в руки и любезно улыбнуться, когда я поднялся и медик, возникший рядом, непрерывно спрашивал, все ли у меня в порядке с ногой.
Он щупал ступню и тревожно интересовался, все ли у меня там в порядке. Спасибо за заботу, док, но у меня там отнюдь не все в порядке. Далеко не в порядке, черт подери, потому что один психованный тип с черными глазами не так давно чуть не порвал мне там все связки. Когда я попробовал встать, нога зверски болела.
Харю к тому времени увел рефери, разбираться с судьями. К ним присоединился тренер, начал что-то активно доказывать и махать руками. Что-то я не видел Степаныча, видимо, он задремал на досуге или пошел рубиться в шашки с другими стариками в парке на лавочке.
Я потер ногу и отодвинул врача, спрашивающего, могу ли я ходить и не нужны ли мне носилки.
— Нет, все в порядке, — хмуро и мужественно ответил я, несмотря на боль в ноге. — Сам доберусь.
Вроде бы боль утихала и предварительный осмотр показал, что я ничего там себе не порвал. Вернее, Харя мне ничего не порвал. Значит, жить можно.
Гораздо труднее разобраться с горечью после поражения. Моя ярость и боль скорее всего, связаны именно с этим.
Я поднялся и заковылял с ковра. Навстречу вынырнул Борька и Суслик, помогли спуститься. Степаныч куда-то подевался, как партизан, нигде не видно в обозримом пространстве.
— Ну, что я говорил? — приговаривал Суслик, помогая мне. Мы спустились с ковра и я уселся на стульчик возле трибуны. Зрители с любопытством и сочувствием глядели на меня. Ну еще бы, такое зрелище, поверженный атлет. — Я же говорил, что он сломает Волку лапы. И вот, пожалуйста. Вуаля.
Я мрачно покосился на туго забинтованную кисть приятеля. Очередное напоминание, какой непростой противник нам попался, а мы совсем к этому не готовы.
Проклятье, Харя использует какие-то психологические штучки-дрючки, а я даже и не насторожился. Слышал о таком, но чисто краем уха. И вот теперь сам напоролся на этот капкан, чуть не потеряв ногу.
— Ничего он не сломал, — проворчал я и попробовал покрутить ступней по круговой стрелке. Лодыжку пронзила боль и я охнул. — Есть лед? Надо приложить, чтобы полегчало.
Хотя о чем я говорю? Какой, к дьяволу лед?
— Ты уверен, что ничего не сломано? — спросил Борька. Он почему-то избегал глядеть мне в глаза. — Я видел, как он продолжал держать, даже после свистка. Психованный какой-то, чуть ногу не оторвал. Тебе надо сходить к травматологу.
Я поглядел на друга. Вольно или невольно, но он напомнил про Ольгу, а мы с ней недавно поссорились, причем нехило так. Не самое лучшее воспоминание на данный момент.
— Ты тоже думал, что я проиграю, — я, наконец, понял, почему Борька избегает смотреть мне в глаза. Ну что же, неудивительно. Харя выглядел чертовски убедительно. Если я не найду противоядия против его уловок, то ничего не смогу сделать. Снова потом проиграю. Я посмотрел на Суслика. Ну, тут и так все понятно. Рыжик и не надеялся на мою победу. — Да ладно, все в порядке. Харя силен, черт возьми. Очень силен. Я признаю это.
Приятели молча переглянулись и похлопали меня по плечу. Типа, для того, чтобы ободрить, но я не нуждался в таких поощрениях. Я угрюмо сидел, опустив голову. Рассматривал узоры на полу.
Настроения для поддержания легкой и непринужденной светской болтовни у меня не было. Борька и Суслик поговорили чуток, а потом Суслик толкнул меня в бок.
— Вон он, твой вырыватель ног, — сказал он.
Я поднял голову и увидел, как на ковре рефери поднял руку торжествующего Харитонова. Надо же, теперь он у нас счастливый, оказывается, умеет улыбаться. Правда, не широко, ядовитой змеиной ухмылкой, но тем не менее.
— Выиграл первое место, — заметил Борька. — Ты смотри-ка. За твой счет. Хотя здесь ясно, что ничего не ясно.
Он опять посмотрел на меня, но промолчал, потому что у меня наверняка было неприветливое выражение лица. Я смотрел на улыбающегося Харю и думал о том, что если бы не его штучки, то я бы его победил.
Без психологических уловок у
