ответил он.
— С матерью?
— С бабушкой… Мама давно умерла…
— Учишься там же?
— Да.
— А раньше где учился?
— Здесь, в двадцать второй…
— В седьмом?
— В седьмом…
— А восьмой пошел уже в Затонье?
— Ага… Когда у папы начались неприятности, бабушка забрала документы и перевела меня в Затоньевскую школу.
— А сюда приехал зачем?
Он дернул плечом, пробормотал еле слышно:
— Да так, надоело…
— С пацанами тамошними небось не ладишь?
Перфильев-младший кивнул, опустив глаза.
— Лупят?..
— Не-а… Дразнят… Говорят, твой папахен вор и хапуга…
Он шмыгнул носом и вытер его кулаком. Кожа на костяшках пальцев у него была сбита и от частого использования поросла коростой. Значит, пацан не сносил обиду. Дрался. Вообще-то среди советских мальчишек осужденный отец или брат только добавляют авторитету их малолетнему родственнику, но у Всеволода Всеволодовича другой случай. Его отец ведь не слесарь, а работник торговли! А все газеты, кино и телек, не говоря уже матерях и бабушках, внушают детям, что все продавцы, а тем более — заведующие, жулики. Вот и получается — отец в тюряге, а сыну никакого почета у дружков. Не говоря уже о том, что и взрослые, наверняка, его попрекают этим. Не исключая учителей.
— Кстати, я не представился, — сказал я. — Александр Сергеевич Данилов, учитель физкультуры в школе номер двадцать два.
— А я знаю, — откликнулся мой сотрапезник. — Вы каратист!
— Скорее — самбист, — поспешил я откреститься от своей славы. — Хочешь учиться в старой школе?
Перфильев-младший посмотрел на меня, как на фокусника, достающего из шляпы кролика.
— А разве — можно?
— Почему — нет.
— Я хотел, но бабушка ворчит, что мотаться туда сюда на автобусе, никаких денег не хватит, а у нее пенсия маленькая…
— Ты и не будешь мотаться, разве только для того, чтобы бабушку навестить.
— А жить где?
— Здесь. Это же и твоя квартира — тоже.
— Ну-у… я же вас стеснять буду… — все еще не веря своему счастью, проговорил он.
— Брось. Я холостяк. Мы поладим. А если еще будешь посуду мыть и убираться — то вообще супер.
— Я буду! — поспешил он меня заверить. — Я не белоручка… Мы когда с папой жили, я все по дому делал…
— Ну тогда — тем более.
— А можно я прямо сейчас пойду в школу?
— Вот сейчас и пойдем. Хочешь, будешь учиться в восьмом «Г»?.. Это… Ну в общем — мой класс…
— Ага! Там же Володька Борисов, Антоха Макаров, Толик Кривцов и другие пацаны!
— Точно! — подхватил я. — А знаешь, ведь Володька мой двоюродный брат…
— Знаю, — кивнул этот всезнайка. — Он мне говорил…
— Так ты, значит, видишься с одноклассниками?
— Ну-у… не часто, — проговорил он. — Хотел на каникулах, но они все уехали…
— Да, мы ездили в турпоездку.
Я поднялся. Севка — тоже. И тут же принялся убирать грязную посуду и мыть. Молоток! Я сходил в душ, потом переоделся. Мой новый ученик был уже готов. У него даже оказался с собой портфель. Похоже, он собирался в школу, а вместо этого сбежал в Литейск. Видать, допекли парня. Я тоже взял свою старую сумку, в которой носил тренировочный костюм. И мы потопали. Едва мы вошли в школьный вестибюль, как из раздевалки вынеслась толпа моих рыцарей. Окружили Перфильева, принялись хлопать по плечам, загалдели:
— Позырьте, пацаны! Севка явился не запылился!
— Севыч, ты надолго к нам?
— Давай, после уроков, мяч погоняем!
— Так, братва! — вмешался я. — Перфильев будет снова учиться у нас в школе. Более того — в нашем восьмом «Г».
Вот тут-то они обрадовались по-настоящему. Заорали, как резанные, и поволокли вновь обретенного дружка за собой. А я отправился прямиком к директору. И застал его еще в пальто. Похоже, он только что вошел в свой кабинет. Увидев меня, встревожился. Ну да, в общем зачем физруку с утра пораньше вваливаться к начальству? Только если какая-то беда стряслась. Ни о чем меня не спросив — видимо, для того, чтобы оттянуть неизбежное — Разуваев принялся выдергивать руку из рукава, но та застряла.
— Пал Палыч, — сказал я ему, помогая сдернуть треклятый рукав. — вы Перфильева Севу помните?
— Перфильева? — переспросил он. — Да… Он перевелся в другую школу в связи с переменой место жительства.
— Его бабка в Затонье увезла, в связи с посадкой отца в тюрьму.
— Да-да, печальная история, — покачал головой директор и тут же всполошился: — А что с ним случилось, с Севой?
— Ничего! С этого дня он снова учится в нашей школе, в восьмом «Г»!
— Это чье решение?
— Его. А я — утвердил.
— Ну допустим. А законного опекуна вы спросили?
— Бабку-то? Вот завтра съездим с Севкой за вещичками и документами, я ее и уговорю. Если вы мне дадите отгул…
— Ну для такого дела, конечно, — кивнул он. — Если от родственников возражений не последует, я не возражаю. Тем более, что Сева учился недурственно. Учителя им были довольны.
— Вот и отлично! Спасибо, Пал Палыч!
И я вернулся в учительскую, взял журнал и отправился на урок. На перемене я изловил брательника.
— Ну что, выспался? — спросил я.
— А то!
— Когда успел-то?
— Рано лег, вот и выспался, — сообщил он и глаза у него при этом были честные-пречестные.
— Ну ладно. Целуй сеструху… А Тане привет передай.
Про Таню я нарочно ввернул. Хотелось посмотреть, как он теперь выкручиваться станет.
— Я ее не скоро увижу, — не моргнув глазом ответил Володька.
— Ну как увидишь, так и передай.
Он кивнул, помялся еще немного и спросил:
— А ты, правда, Севку к себе взял?
— Конечно. А ты что, ревнуешь?
— Да не! Клёво же! А можно я иногда тоже буду у тебя ночевать?
— Можно.
— Суперски! — откликнулся брательник и ускакал.
А я поплелся в тренерскую. На следующий урок у меня выпало «окно». Поэтому я с чистой совестью растянулся на столе, намереваясь прихватить еще и двадцать минут большой перемены. И сразу же провалился в сон. Если бы после этой безумной ночи мне ничего не приснилось или приснилось, но —
