Он заинтересованно посмотрел на меня:
— А именно?
— Это кинофильм. Очень непростой. В нем отражены некоторые будущие проблемы Четвертой Республики, которую вы, Шарль, сможете построить и, возможно, будете там президентом.
Очень большое удивление в его глазах.
— Я — президент и именно Четвертой, а не Третьей Республики?
— Точно так. Но тут уж все зависит от вас самого. Мы — это я могу заявить официально — совершенно не намерены вмешиваться во внутренние дела Франции.
Ну не буду же я ему рассказывать еще и про Пятую Республику? Он заинтересованно посмотрел на меня.
— И когда же можно будет посмотреть этот подарок?
— Прямо сейчас. Здесь в одной из комнат организован маленький кинозал.
Когда Жан Поль Бельмондо, игравший главного героя в «Профессионале», уже шел к вертолету под прицелом снайпера, де Голль опомнился:
— И вот это все будет?
— Что вы имеете в виду? Машины, вертолеты, связь? Все будет. Может быть, несколько не такое. Чуть другие формы…
— Нет, — перебил меня полковник, — такие отношения между офицерами, вообще между людьми.
Оп-па! Он заметил и понял самое главное.
— А вот это уже зависит в том числе и от вас, Шарль. Понимаете, через какое-то время колониальная система все равно рухнет. Появятся новые отношения между людьми, нациями, странами. Мягкая политика в отношении эмигрантов из африканских и азиатских стран наложит свой отпечаток на всю европейскую культуру. Предполагаемый результат вы видели сами.
— Что же делать? — спросил он почти как маленький ребенок.
Я выдержал паузу и только потом ответил:
— Взять власть в стране и не допустить влияния иммигрантов на культуру. А для этого требуется своевременный отказ от колоний и принудительная культурная ассимиляция всех приезжих. Не разрешать им исповедовать свою религию, отправлять свои национальные обряды.
Он хмыкнул:
— А как же у вас в СССР?
— Мы — это другое дело. Советский Союз — государство изначально многонациональное. Один на один я честно признаю, что у нас тоталитаризм. Но так как линия товарища Сталина правильная, то мы от всех народов нашего государства берем лучшее. Как минимум — пытаемся. А у вас — демократия, — я с такой интонацией произнес последнее слово, что де Голль поморщился. — Ну, во всяком случае, так это называется.
Мы помолчали несколько минут, затем он спросил:
— Вы, Егор, очень откровенны. Все, что вы мне говорите — это ваша личная точка зрения или?…
— И то, и другое. Перед вылетом сюда у меня была большая беседа с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. А насчет французской экономики после войны… Вам ведь наверняка знаком такой термин — экономическая интеграция? Международная экономическая интеграция, — уточнил я.
Он удивленно посмотрел на меня. Я усмехнулся и добавил:
— Вы, Шарль, знаете другой способ сделать войны невыгодными?
Н-да. Мировоззрение человека двадцать первого века против мировоззрения пусть очень умного, вот этого у де Голля отнять было нельзя, но середины двадцатого…
Он задумался, затем спросил:
— А что делать с военными производствами? Ведь это очень важная часть экономики всех промышленно развитых стран.
Я встал и показал рукой на дверь:
— Давайте выйдем на свежий воздух. Здесь несколько душновато.
Ночь в тропиках. Уже давно стемнело, и в черном небе ярко светили звезды. Южное небо. Оно вообще не такое, как у нас. Значительно более темное, звезд больше и сами они ярче. Да и созвездия другие. Я долго смотрел вверх, рассматривая искрящийся далекими солнцами небосвод.
— Что вы там увидели? — не выдержал полковник, тоже посмотрев вверх.
— Как вы думаете, Шарль, какие производства, какое напряжение всех сил потребуются человечеству, чтобы дотянуться до этих звезд? — моя поднятая рука указывала вверх.
Он повернулся ко мне. Удивление и восхищение одновременно были видны на его лице даже под светом луны…
* * *
Светка давно заснула, уютно устроившись на коленях Егора.
— А на прощание я ему все-таки подарил фильм. Но не с Бельмондо, а с Жераром Филипом.
На мой вопросительный взгляд он ответил:
— «Фанфан-тюльпан».
Мы оба усмехнулись.
— А ты молодец, — констатировал я, выкидывая потухшую папиросу в пепельницу, — заставил его мечтать.
— Разве не надо было? — простодушно удивился Синельников. Немного странным он стал. Иногда — умудренный опытом мужчина, а иногда — мечтательный мальчишка еще моложе меня. Интересно, а я как со стороны выгляжу?
— Надо-надо. Ты все сделал правильно. После войны сделаем все возможное, чтобы эта мечта стала мечтой всего человечества.
— Но ведь мы будем первыми?
— Куда же мы денемся? — усмехнулся я. — У тебя есть сомнения?
— Н-да. Мечтать не вредно, вредно — не мечтать, — изрек он избитую истину.
— Это точно, — согласился я, — даже знаю, чем занять Америку после того, как мы выйдем на орбиту Земли.
Вопросительный взгляд Егора был настолько нетерпеливым, что мне тут же пришлось озвучить свою идею.
— Мы продадим им чертежи их же спейс-шатла. Проект очень дорогой, но ведь жутко эффектный!
— А потянут? — засомневался Синельников.
— Без нашей электроники? Нет, конечно. Но это уже их проблемы, — усмехнулся я.
* * *
Страна хоронила Вождя, а мы — близкого родственника. Берия сам вытолкнул меня:
— Иди. Ты хоть и неофициально, но — зять. Он любил тебя…
Мы втроем стояли у гроба. Я в белом парадном мундире, не скрывающий слез Вася и маленькая ревущая Светка. Все трое в форме. Я — с тремя большими звездами вдоль погона, Василий — с двумя поперек и маленькая Светланка с буквами «СА» на фоне цвета хаки.
Уходил не человек, уходила эпоха. Он уже никогда не посмотрит на меня своими желтыми, чуть прищуренными тигриными глазами, не подбодрит и не обругает. Я только сейчас, стоя у гроба, начал понимать, что уже не увижу его улыбку под черными с сединой усами, что вообще больше никогда его не увижу, что его уже нет и никогда не будет. Раньше чисто подсознательно я почему-то не считал его мертвым. Ну, сказали, что погиб…
Мимо открытой могилы шли и шли люди. Те, кто успел попасть на Красную площадь до начала оцепления и те, у кого были спецпропуска. Центр города был перекрыт намертво. Всех выпускали, но никого, за редким исключением, не впускали. А люди все шли мимо открытой могилы. Рабочие и инженеры, руководители и дворники, военные и дипломаты. Кто-то, подойдя к могиле Сталина, останавливался и застывал, глядя полными слез глазами. Кто-то пытался через ограждение дотянуться и коснуться рукой гроба. Но десантники в парадной форме молча, но аккуратно подталкивали людей дальше, направляя поток к Кремлевской стене, где уже были замурованы урны с останками других членов советской делегации. В гробу вождя тоже была только урна. Что там могло еще остаться после вспышки нескольких тонн высококачественного авиационного бензина? А люди со слезами на глазах все шли и шли. Вот показалась американская делегация. Вася явно напрягся, когда к могиле подкатили инвалидное кресло. Что с ним? Он же сам говорил, что президент САСШ лично не виноват. Нервы? Я положил руку Василию на плечо, пытаясь хоть как-то успокоить его.
