Рыхловатая, сравнительно с польскими гусарами с картинок, татарская конница сорвалась вперед. Запели‑захлопали тетивы луков. Щит вперед‑вверх, мы начинаем разгоняться навстречу.
Атакующая конница ‑ это страшно. Нет, умом понимаешь, немалая часть врагов вооружена похуже тебя. Но шелестят, колотят в косо, спасибо Агафию ‑ научил, поставленный щит стрелы. Навесом и срезень может пробить тонкие тополиные доски щита. Потом приходит очередь бронебойных. Выдергиваю лук. Надо было раньше, но сработал инстинкт самосохранения. Метров пятьдесят, успеваю выпустить две стрелы. Каленые, хорошего железа наконечники, со специально большим углом при вершине четырехгранной призмы‑острия. Кажется, попадаю. Шедший на меня татарин, с которым мы выстрелили одновременно, летит через голову убитого коня. Мне прилетает по шлему так, что едва не сворачивает шею. Но, раз живой, пора.
Копьё в правую, поймать бестолково болтающийся на подвесе щит левой. А я‑то думал, что это мне мешало, когда стрелял. Противник как‑то неторопливо разворачивает копьё, целит в середину щита. Сходимся, резкий удар подбрасывает мое копьё, едва успеваю увернуться от летящего в лицо жала. Темп.
Правая рука отшвыривает копьё, рукоять моего первого трофея, как живая, прыгает вверх‑вправо‑назад. Разворот корпуса с подъёмом, полет клинка к голой шее проскочившего назад противника. Скрутка‑разворот обратно, налетает еще кто‑то. Бедный конь, с едва не переломанными от моих па‑де‑де ребрами, пытается встать на дыбы. Медленно‑медленно взлетает вверх конская шея ‑ и так же медленно тянется к ней копейный наконечник. Саблей, плашмя, сбиваю его в сторону и вниз. Вытягиваюсь еще больше, к ноге коварного. Зацепил, кажется, готов. Свалка разводит нас, вокруг вдруг становится тесно. Сколько мы рубимся со следующим ‑ не знаю. Он умелец, я быстрее. Но мы сошлись правыми боками, щитом закрываться неудобно, и в конце концов я его достаю. Разворот, взгляд налево ‑ там, кажется, дорубают Савву. Резкий, по‑киношному вертикальный удар, благо шапка у врага какая‑то тряпочная. Рубящий в запястье руки с саблей справа. Вперед. Еще двое, один тянется ко мне, второй пытается достать кого‑то из наших, объединившись с кем‑то еще. С первым разбираюсь довольно быстро. Если у тебя всё железо ‑ сабля да наконечники стрел, не стоит ходить в налеты. Как он раньше‑то уцелел? Тем временем, оказавшегося одного против двоих боярина, кажется, крепко зацепили. Удар сторонничку групповухи под колено ‑ а не лови мух хлебалом, теперь если и выживешь, навек хромой.
Что, всё? Рубка еще лязгает и хрипит за спиной, а впереди ‑ никого. Нетрадиционный для меня в этой драке поворот ‑ вместе с конем. До того крутился в основном я, а четвероногому оставалось только молить своих лошадиных богов, чтобы этот цирк когда‑нибудь кончился. Когда ногами по ребрам ‑ и коню неприятно.
Вторую серию рассказывать не буду. Впечатления смазались, осталась азартная, кровавая, но какая‑то монотонная работа. Всё‑таки и в нашем передовом полку хватило бойцов в приличных доспехах. Выдержали обстрел, проломили вражескую, тоже хорошо бронированную первую линию. Татары пытались зажать наш левый фланг. Потом я выяснил ‑ это, оказывается, один из их любимых приемов. Но в этот раз не прокатило. Во‑первых, мы стояли близко к роще, а во вторых ‑ очень неудобно кого‑то зажимать, когда самому по спине молотят, да не скалкой, а саблей. Так что плохим парням пришлось резво утекать.
Ура, мы вроде победили. Постреляли вслед уходящим татарам, кто‑то даже сорвался в погоню. Далеко они не отрывались, где‑то через час вернулись. Может, раньше ‑ но у меня отходняк был, деятельный ‑ помогать добить тех одиночек, что остались без коней. Пленных не брали ‑ бегут татарские мужики из неволи, да и раненые все, до Тулы вряд ли довезем. Убедившись, что Савва жив и даже не слишком изранен, слез я с коня, уселся поосновательнее, чтобы набок не завалиться, да стал куяк с себя стаскивать. Над трупами уже мухи жужжат, в небе солнышко светит, птички каркают ‑ отвалите мол, двуногие, дайте пожрать спокойно. Кр‑расота, в общем. Кар‑р!
Чем одновременно хороша и плоха пограничная служба ‑ мозги после некоторой тренировки внимательности, почти не задействованы. Я отказался от отдыха по ранению ‑ мелкие порезы заживил еще по дороге к заставе, а единственный серьёзный ‑ дня через три после прибытия. Только побаливало потом еще неделю. Так что через две недели после битвы, я стал выезжать в дозоры по очереди с остальными боярами. Практиковаться с луком, благодаря способности заглушать боль в порезанной ‑ а откровенно говоря, хорошо раненой ноге, стал уже на третий день после возвращения на заставу. Помогал и наставлял Агафий, тоже залечивавший раны, ради которых не стоило возвращаться домой. Потом и до сабель очередь дошла.
Первое озарение как раз с луком и было связано. Стрелу при выстреле гнет и мотает довольно серьёзно, а уж из тугого и незнакомого трофейного лука ‑ тем более. Говорить о каких‑либо прицельных приспособлениях, при сугубой индивидуальности каждой стелы и более того ‑ каждого наконечника, при всем разнообразии типов наконечников, просто немыслимо. Но попадать научиться надо, откровенно непристойная собственная стрельба меня не устраивала. Всё произошло почти случайно. Пытаясь "почуять" стелу и лук, по совету Агафия, сопроводил как‑то раз вниманием уже выпущенную стрелу, одновременно удерживая сосредоточение и на мишени ‑ обожженном для контрастности чурбачке. Явно летевшая мимо стела, после интуитивного "куда, твою в качель!" лихо вильнула, пройдя совсем близко от чурбачка. Занявшись экспериментами, выяснил следующее: во‑первых, просто сопровождая стрелу мысленно на всей дистанции полета, можно добиться почти идеального попадания в центр мишени. Что интересно, на ближних дистанциях работает откровенно плохо. Во‑вторых, ощущая всю систему стрелок‑лук‑стрела в процессе выстрела, можно и вблизи очень неплохо попадать. В‑третьих, и самое, пожалуй, серьёзное ‑ если стрелу прочувствовать до выстрела, просто повертев её в руках, даже предыдущим вечером, последующее целеуказание происходит гораздо легче. Эффект держится три‑четыре дня, потом пропадает связность сначала с наконечником, а еще через день‑два ‑ и с древком стрелы. Агафий был поражен ‑ криворукий лучник выучился лихо попадать в мишень за две седмицы. На дистанции перестрела. Из лука, две же седмицы назад и попавшего ему в руки. С полуста шагов, на пробу, я заочно посоревновался с легендарным Робин Гудом. Стрела в стрелу, хана древкам. Но особо резвиться не стал, запас стрел ограничен.
