Но вышло как вышло — последовал громкий и весьма грубый окрик англо-французских покровителей. Судя по всему, грубо вышло по причине необходимости быстро принять решение и последовал «эксцесс исполнителя». Впрочем, тут могут быть варианты. «Одернули» короля резко, едва ли в не в хамской форме. И… тот вынужден был подчиниться.
Между тем, информация о тираже и сам тираж успели частично разойтись, да и «окрик» по ряду причин услышали многие. Тираж начали уничтожать власти Пруссии, а ее граждане были унижены. Понять, что их «Старый Фриц» стал марионеткой даже не чужого государства, что еще можно было пережить… Но приказ-то, по сути, отдала Компания! Торгаши! Кстати, «Грифону Руянскому» торговцы даже не пытались что-то сказать…
Репутация у Фридриха резко просела и наверняка его кураторы сами пожалели о создавшейся ситуации. Но что сделано, то сделано. А вот репутация герцога сильно подскочила — человек, который заботиться о своих подданных и имеет смелость «посылать» Компанию, а вместе с ней — Англию и Францию, не может не вызывать уважение.
Рюген же еще раз подтвердил репутацию правителя-рыцаря, заботящегося о благе подданных.
Северный Альянс решил все задачи, но предстоял раздел Польши и Игроки в лице Павла и Марии-Терезии как-то договорились со странами Скандинавии и те согласились продлить Союз. Что уж там пообещали, Рюген толком на знал, но явно много — для Дании и Швеции напряженные отношения с Англией и Францией сильно портили жизнь, так что наверное — обещано было не много, а ОЧЕНЬ много.
Кусок Польши перепадал и Грифичу. Не сказать, чтобы очень уж большой… Но по сравнению с имеющимися владениями — весьма солидный. А главное — там жило много тех, кого с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «вендами». То есть кашубы и представители других племен поморян. Много было и всевозможных полукровок: немцев с заметной долей славянской крови — и славян с немецкой. В большинстве своем такие полукровки предпочитали считать себя вендами, потому как что «чистые» немцы, что (особенно) поляки частенько смотрели на них искоса, свысока.
Здесь же, в Поморье, они чувствовали себя… Ну не единым народом, но некая общность все же ощущалась. Так что выступлений польских националистов особо не предвиделось.
Вообще, политика Петра в Польше предусматривала какие-то мелкие преференции не самим полякам, а родственным нациям — вроде тех же поморян. Изначально такой подход был скорее вынужденным — «чистые» поляки оказались очень ненадежными партнерами, ну а потом оккупационные[33] русские власти оценили перспективы…
Вот сейчас эти самые «перспективы» и работали — поморян «гладили по шерстке», так что в сочетании с весьма неуклюжей национальной политикой[34] польских властей, выгоднее было бить себя в грудь и заявлять о кашубской/вендской самоидентификации. Дело было не только в выгоде, просто приятней ощущать себя потомком гордых вендов, а не представителем малого народа или еще веселей — смеском непонятной национальности…
Заигрывания с национальностями так и остались бы в теории, но… Польша — нищая страна, по которой не первое десятилетие шлялись чужеземные войска, грабя народ. Причем самое страшное, что подчас эти самые оккупанты становились благом для крестьян! По крайней мере, в войсках была хоть какая-то дисциплина и ставшие на постой офицеры не запарывали крестьян до смерти просто потому, что им так захотелось, не играли в «ку-ку» с огнестрельным оружием, не…
Словом, среди крестьян и ремесленников патриотов «Великой Польши» можно было долго искать. Да и среди нищей шляхты хватало тех, кто с удовольствием поступил бы на военную службу практически к кому угодно — лишь бы там кормили каждый день, да платили жалование. Даже соседняя Пруссия, задыхающаяся в тисках кредиторов, выглядела предпочтительней родной Польши с вседозволенностью магнатов. А уж когда среди поморян пошли разговоры о Померании…
«Землей Обетованной» ее не считали — та же Россия выглядела куда более привлекательно. Но туда нужно ехать, а тут — эмигрировать можно, не выходя из дома, не бросая какое-никакое, но хозяйство, родных, друзей.
Агентура Юргена весьма умело манипулировала слухами, обещая невиданное процветание. Ничего конкретного не говорилось, так что люди придумывали сами. Общим «фоном» для разговоров была сильная армия с добровольческим (!) контингентом и льготами после службы, отсутствие коррупции и равенство перед законом, образование и работа — много работы.
Именно последнее убеждало поморян в грядущем благоденствии: будет работа, будут заработки, стабильность. Ну а планы Грифича особым секретом не являлись — строить мосты, плотины и дамбы, общественные сооружения, военные крепости, верфи, заводы. Никакой конкретики, но… Когда ты знаешь, что в Померанию едут эмигранты и всем находится работа, уверенности как-то прибавляется.
Для крестьян же отдушиной было отсутствие рабства на землях Померании. При совершенно скотском отношении шляхты, надежда на свободу дала такой мощный эффект, что… Имения заполыхали.
Нищее дворянство, не подвизавшееся на службе у какого-то магната или дворянина побогаче, особо не трогали. Ну а остальных… Убивали жестоко — вплоть до женщин и грудных детей.
Самое странное, что восстания вспыхнули практически одновременно и очень сильно. Никакой «раскачки» — крестьяне просто собирались и шли убивать.
Откровенно говоря, герцог не слишком понимал их логику — осталось потерпеть всего несколько недель или месяцев и они станут свободными. Пришлось покопаться в документах. Выяснилось, что в первую очередь это была месть: за насилуемых жен и дочерей, за продажу отобранных детей куда-нибудь на сторону, за постоянный голод и страх. Но главное — крестьяне были уверенны, что если оставить кого-то из хозяев в живых, то те потом как-то выкрутятся и снова смогут стать их хозяевами. Это было нечто иррациональное и малопонятное, но крестьянское мышление восемнадцатого века было штукой своеобразной.
Подавлять восстания было проблематично: русские войска были достаточно малочисленны и просто не могли распыляться. К тому же, крестьяне не собирались в войска, а работали скорее партизанскими методами.
Соседи-шляхтичи могли бы прийти на помощь, но… русская администрация весьма подозрительно относилась к таким отрядам. Хватало прецедентов и уверенность в том, что после подавления крестьян последует удар в спину русским войскам, была практически стопроцентной.
