— Я же говорю, такое происходит почти во всех наших моделях, — это Илья прервал свое суровое молчание. — Бюрократическая олигархия, погрязнув в невежестве, некомпетентности и коррупции, приводит экономику на грань стагнации. В попытках спасти свои кресла-кормушки, доморощенные реформаторы пытаются что-то подлатать, косметическими средствами придав режиму приятную видимость, но неизбежно садятся в галошу. А потом — переворот, коллективная диктатура, лихорадочные поиски харизматического вождя…
— А что потом? — заинтересовался Барушин. — Обстановка хоть малость улучшается?
— По-разному бывает… — уклончиво сказала Новикова.
— Чего тут удивляться? — прежним ленивым тоном заметил Антощенко. — Цареубийство — исконно русский инструмент демократического народовластия, простите за тавтологию… Я бы даже сильнее выразился: цареубийство есть инструмент демократии, единственно эффективный в нашей национально-политической атмосфере. Вспомните историю.
Разговор принимал нежелательный оборот, поэтому Барушин привычно сделал строгое лицо и потребовал объяснить ему, за каким дьяволом лаборатория взялась за этот странный дорогостоящий эксперимент. Антощенко выразительно поморщился, однако попросил Рудмана изложить глубокоуважаемому Георгию Тимофеевичу смысл эксперимента.
— Ну, что я могу рассказать… — замялся Илья. — В последнее время вошло в моду повторять: дескать, история не знает сослагательного наклонения. Мы же взялись исследовать это самое сослагательное… На любом переломе исторического процесса обязательно существовали какие-то альтернативы, которые остались нереализованными. Можно утверждать наверняка: впопыхах, подгоняемые обстоятельствами, народы и вожди неизменно принимают не самые лучшие решения — отсюда и все наши трагедии. Вот мы и пытаемся рассчитать оптимальный вариант развития исторических событий, чтобы найти такую модель, когда человечество и, в первую очередь, северо-восточная часть Евразии развиваются без особых катаклизмов. Постепенно, методом проб и ошибок вырабатывается наиболее благоприятный сценарий мировой истории…
— Это, конечно, очень интересно, — насмешливо сказал Барушин, довольный, что может поставить на место самодовольных умников. — Только вот смысла не видать. Допустим, вы когда-нибудь найдете такой идеальный исторический сюжет, когда всем хорошо и все довольны. Допустим… Но ведь наша-то сегодняшняя жизнь от этого ничуть не изменится! Останется лишь горькое чувство: могли, мол, и мы жить, как люди, да не сообразили отцы, в какую сторону следовало свернуть этак в одна тысяча пятьсот таком-то году…
— Позволю себе не согласиться, — с неожиданной твердостью возразил Антощенко. — Когда нам ставили эту задачу, речь шла о том, что в обозримом будущем институт имени Ландау завершит работу над так называемым гравитационным тоннелем. С помощью этой штуки якобы можно будет влиять на прошлое, чтобы изменить историю в угодном для нас направлении.
От неожиданности Барушин даже вздрогнул: этот ничтожный доктор наук не имел права знать о работах, в суть которых были посвящены далеко не многие ответственные функционеры! Не имел права, но откуда-то знал… Между тем Новикова продолжила мысль своего шефа:
— Когда начнет действовать гравитационный тоннель, мы уже будем иметь наготове несколько оптимизированных сценариев. Выберем из них самый лучший и начнем менять исторический процесс, чтобы все шло близко к нашей модели…
— Ну, ладно, ладно, — проворчал Барушин. — Но чем хорош, к примеру, этот вот вариант — сорок третий или какой он там? Насколько я понял, он отличается от обычной истории лишь тем, что Гитлер в сороковом году принял немного другое решение насчет вторжения в Англию. Дальше-то что? Какая нам с того радость?
— Есть и другие сценарии, — Антощенко пожал плечами. — Можем продемонстрировать вам любую модель. Только имейте в виду: даже столь незначительное, как вам кажется, различие принципиально изменяет всю последующую историю. Давайте смотреть дальше — там сейчас самое интересное начнется.
ГЛАВА 5
Лавина «Эльбруса»
Весна 1941 года
Совещание в Политбюро продолжалось второй час. Наркомы и маршалы деловито отчитывались о подготовке страны и армии к будущим битвам. Пусть со скрипом, но исполинский военный механизм разворачивался, неуклонно наращивая ударно-оборонительную мощь.
Численность РККА, достигшая прошлым летом 4 миллионов, сократилась зимой до 3 300 000, однако теперь снова увеличивалась. Промышленность прекратила выпуск устаревших систем оружия и осваивала самые современные образцы: танки КВ и Т-34, самолеты МиГ-1, Як-3, Ил-2, Ту-2 и Пе-8, новые дивизионные и корпусные орудия. Пока этой техники производилось немного, но заводы получили на 41-й год жесткое задание: изготовить тысячу КВ (из них сотню сверхмощных КВ-2 и 900 новейших КВ-3 с длинноствольной 107-мм пушкой в башне улучшенной конструкции) и 2800 средних танков Т-34. Самолеты и танки Германии были несравненно слабее новых советских.
На стапелях Ленинграда, Николаева, Молотовска строились корпуса гигантских линкоров «Советский Союз», «Советская Россия», «Советская Украина» и «Советская Белоруссия», тяжелых крейсеров «Кронштадт» и «Севастополь» — все шесть должны были вступить в строй летом сорок третьего. Ведутся переговоры с Германией о поставке для «Кронштадта» двухорудийных башен с орудиями в 15 дюймов, в связи с этим проект корабля полностью переработан. Примерно через полгода будут готовы закупленный у Германии крейсер «Петропавловск» (бывший «Лютцов»), два легких крейсера проекта № 26 «Калинин» и «Каганович» — на Тихом океане, а через год на Балтике и Черном море начнут ходовые испытания средние крейсера проекта № 68: «Чапаев», «Чкалов», «Ушаков», «Нахимов» и другие. По завершении этой программы Красный Флот становился сильнейшим в Европе.
Адмирал Галлер, ухмыляясь, напомнил о кораблях, закупленных у итальянцев и немцев. Изучив устройство этих крейсеров и эсминцев, советские конструкторы многому научились, так что теперь готовятся новые проекты, которые превзойдут по мощи, защите и скорости однотипные корабли ведущих морских держав.
Доклады Сталин слушал не слишком внимательно, ибо все эти цифры были известны ему и прежде. Да, вооружений изготовлено много, войск у нас тоже хватает, но достаточно ли этого для победы над столь страшным врагом? Со времен Гражданской войны он твердо усвоил: успех не достигается одним лишь количеством, хотя без количества успеха быть не может вовсе… Исход величайших классовых битв определялся неизменно факторами не столько чисто военными, сколько политическими и психологическими.
