Из-за занавески на меня — с трубой. Солидная труба, газовая. Поздно, милая. Давай-ка инструмент сюда. Чёрт, куда б её деть, чтоб ещё раз не схватила? Что ты делаешь, сука! Куда мне пальцы в рот суёшь! Пасть мне рвать хочешь? Нет, такого ещё никто себе со мной не позволял. Ну, получи. Заслужила. Не клади палец в рот, откушен не будет. Сожму-ка я зубки ещё посильнее. Не нравится? А мне твои грязные лапы облизывать нравится? Кусну-ка ещё разок для вящей внятности, и пора ручонки блудливые за спину закручивать. Чем же это таким скользким ты намазалась? Люси, ты ещё куда?! Я её не удерживаю, не дай бог, тебя раздавит.
— Шура, бери вторую руку. Я эту подержу.
Как же ты держать-то будешь, маленькая мышка? Гляди-ка, зубками впилась в запястье, коготками за кровать зацепилась. Правда, держит. Вырваться можно, но очень больно. Чуть ворохнётся, зубки впиваются глубже. Плачет, сволочь, от боли. А не хватайся за струмент! На свободную руку — браслет. Подтянул к удерживаемой мышкой, закрыл вторую половинку. Уфф.
Хнычет, дурочка. Кровь с обеих рук течёт — из прокушенного мной пальца и из порванного Люси запястья. Вольно ж тебе было, глупая, с психбригадой войну устраивать! Не права. Вперёд, на выход!
Соседи аплодируют. Дверца машины открылась.
— Налево назад!
Сломленная духом дурочка безропотно лезет, куда велено. Дверца захлопнулась. Поехали.
— В роддом?
— А куда ж ещё?
Отдышались. Просох пот. Унялась дрожь, вызванная избыточным выбросом адреналина в кровь. Попили химически-малиновой тёплой газировки. Курю, с милостивого дозволения начальницы. Молодец, мышка. Понимает, когда мне без этого не обойтись.
— Нет, ну ты прикинь, как мы в больнице выглядеть будем? Врачи больную покусали!
— Не бери в голову. Никто не поверит. Это она по болезни. Бредовые идеи преследования.
На краю городской застройки Нилыч притормозил, огляделся, затем остановился совсем. Не впервые я изумляюсь. Всё-таки границы секторов поразительная штука. Улица обрывается, словно обрезанная лезвием. Я не удивился бы, увидав разрезанную пополам городскую квартиру. Но этого конечно же нет. Просто заканчиваются дома, столбы фонарей, дорожная разметка. И начинается дождь. Равнина перед нами мокнет, потонув в туманной серой мороси. Сумерки. Сизые, холодные, неприятные. Мрачная колея, в которую переходит улица, пузырится красноглиняным киселём. Плачет от тоски, свесив коричневые шапочки над мутно-зелёными оконцами, жёсткий неприбранный камыш. Интересно, дорога в одном секторе обязательно совмещается с дорогой в другом или это искусство пилота? Косым ломаным полётом перечеркнула небо какая-то непромокаемая сумеречная гадость. Резанул по барабанным перепонкам судорожный визг.
А у нас асфальт сухой. Брызги летят в городской сектор от силы на полметра. Медлит Нилыч. Знать, неохота в грязь залезать. Насколько хватает глаз, гати не видно, одно сплошное месиво.
Ухнула вдалеке трясина. Наружу выбралось грязного цвета создание помесь кенгуру с крокодилом. Огромное, бронированное, маленькие злобные глазки под нависшим лбом. Прошлёпало, волоча на хвосте ошмётки тины, кануло в следующее оконце. Не иначе, местная квакушка. Она нас с комариком не попутает? Не-е, роль Ивана-царевича я здесь играть не согласен. Но стрела-то у нас всё равно в болото упала. Стоим.
— Слышь, Нилыч, ты в прошлой жизни не медведем, часом, был?
— С чего это?
— А вот похолодало слегка, ты и в спячку впал.
— Не мельтеши, Шура. На часы глянь.
Гляжу. Двадцать пятьдесят пять.
— Не понял? Через пять минут перемещение. Какой толк лезть в трясину, которая скоро окажется невесть где. Переждём, может, Бог получше дорогу пошлёт. А то, глядишь, и вовсе разворачиваться придётся.
— Усвоил. Стало быть, курю.
Вылез, оставив Люси в кабине. Присел на бетонный поребрик тротуара. Не спеша пускаю дым, любуясь сумеречной жизнью болот. Ничего жизнь, интересная. Особенно когда в это болото лезть не надо. Уж больно в нём неуютно.
Замутило, затошнило, поплыла голова. Замелькали перед глазами цветные пятна, как в неисправном телевизоре. Мгновение — и всё закончилось. Я зажмурился от ударившего по глазам ослепительного света. На месте болотных топей перед нами расстилалось бескрайнее море белого песка. Сумерек как не бывало. В лицо дышал жар раскалённой пустыни.
— От занесло! — крякнул Нилыч. — Аж на противоположную сторону!
— Почём знаешь?
— По свету вижу. Там смеркалось, а здесь рассветает.
— Это хорошо или плохо?
— А кто ж его знает. До сих пор нам везло, дальше ста вёрст от базы не отходили, военной зоны не пересекали, дурдом родимый тоже рядом был. Что сейчас произошло, никому не ведомо. Где есть мы, где психушка, где что. Но что до базы как до луны — точно. Некоторым, правда, нравится. Так и норовят оказаться от начальства подальше и не заезжать домой подольше. Спокойнее им так.
— А что сейчас не едем?
— Скажи куда, раз ты такой умный.
— Давай диспетчера запросим.
— А он-то откуда знает?
— Ну, это… Спутники слежения там, компьютер.
— С утра, может, и компьютер. Только у нас-то сейчас ночь. Начальство давным-давно ушло.
Трудно было поверить, глядя на выцветшее от яркого солнца небо пустыни, что на дворе ночь. Здесь что, нет часовых поясов? Ах да, планетка, или что это там, слишком мала. Любопытно, куда уходит после работы начальство?
Я немного поразмышлял на эту тему, а Люси и Нилыч тем временем объяснили мне, каким образом выясняется реальная карта здешней местности повечеру.
Сейчас, после перемещения, все свободные от вызова машины, находящиеся вблизи от границ секторов, приближаются к этим границам. Это действо, по причине его ежедневности, стало столь привычным, что выполняется без каких-либо специальных указаний.
Там, на границе, происходит визуальное опознание прилегающей территории. Город, скажем, опознать легко. Достаточно прочитать название близлежащей улицы. Хватает легко узнаваемых ориентиров в Озёрном крае да и на равнине. Хуже с лесом. Деревья — они везде одинаковы. Правда, и тут нашли выход. На главных дорогах, ведущих через лес, поставили различные метки вдоль границ. По ним и узнают, что это за территория. Вот пример такой лесной придорожной метки.
Принесли медики потерянную кем-то старую автомобильную дверцу, прибили к стволу, написали ярко: «Налево пойдёшь — шины пропорешь. Направо пойдёшь — ящик уронишь. Прямо пойдёшь — репу открутят. Сектор С-2». Или ещё: «Добро пожаловать на ужин в сектор А-3. Вы будете самым желанным блюдом на нашем столе». Резвятся коллеги.
