Поэтому я как попало скомкал газету, засунул ее в карман и быстро зашагал в глубь руин на другой стороне улицы. Мои шаги при этом сами собой ускорялись, и вскоре я почти бежал, ощущая себя в некотором роде Штирлицем на временно (или постоянно?) оккупированной территории. Но что характерно: конец-то я им в случае чего покажу, а где пистолет взять? Вот проблема… Между тем я наконец-то заметил идущего мне навстречу человека — первый, можно сказать, брат по разуму. Скорость пришлось сбавить. Итак, я, кажется, забрел-таки в жилую часть города, который вроде бы был Плимутом… Здесь уже не было ощущения кладбища из старого фильма «Кин-дза-дза», как в разрушенных кварталах, но не пришлось бы вскоре кричать «ку-ку» здешним начальникам. Интересно, как все-таки тут обстоит дело с проверкой аусвайсов?
Развалины были расчищены, попадалось довольно много целых зданий, хотя с целыми окнами явно ощущалась напряженка. Бросилось в глаза убогое запустение жилищ. Кое-где жили в подвалах и цокольных этажах полуразрушенных домов, часто попадались деревянные пристройки из разномастных досок. Из труб над крышами тянулись сизые дымки, и отовсюду тянуло кислым запахом грязного жилья и уличных сортиров. И меня не покидало чувство многочисленных взглядов, устремленных откуда-то на мой затылок. Отделаться от этого ощущения я не мог, хотя поражало отсутствие всякого движения, все вокруг словно вымерло, только в отдалении виднелся давешний пешеход, но теперь он уже колдыбал не навстречу мне, а в обратную сторону. Я прибавил шагу, решив догнать его и спросить о местных обычаях. Со спины он выглядел форменным огородным пугалом на пенсии: одет в немыслимые обноски, ноги обмотаны тряпьем, за плечами большой узел какого-то рванья. Затравленно оглянувшись на меня, он рванул за угол, я побежал за ним и догнал буквально через несколько шагов. Когда нас разделяло метра три (или десять футов по местному исчислению), он вновь резко обернулся. Я увидел страх в его красноватых глазах под низко надвинутой шляпой и нашивку с английским флагом и надписью «ENGLISCH» на груди драной хламиды, заменявшей ему пальто. Ничего не скажешь, довели завоеватели гордого бритта! Расспрашивать его мне как-то расхотелось, и, когда он вновь метнулся в ближайшую подворотню, я остался на месте.
Где-то вдалеке были слышны шумы большого города — гудели моторы автомобилей, что-то шумело и лязгало, но окружающие кварталы словно вымерли. Я шел по мертвой улице, на которой даже из растительности наличествовала одна плесень на стенах домов. В одном из подъездов хлопнула дверь, но все, что я успел увидеть, — это тень, метнувшуюся куда-то в переулок. И покойника. На мостовой лежал заросший бородой тощий старик в рваных нестираных кальсонах и нижней рубашке, остальную одежду явно сперли еще до дождя. Интересная, получается, страна, эта Англия, каждый второй житель — покойник… Очень весело, прости меня господи… Из мрачных раздумий меня вывел шум мотора. Автоматически копируя местный стиль поведения, я метнулся в подворотню. В конце улицы показался вполне ухоженный грузовик английского образца — водитель сидел справа. Когда машина поравнялась со мной, я разглядел на двери кабины, поверх серо-зеленой армейской краски, бело-зелено-оранжевую эмблему и надпись «IRLANDISCHE RESPUBLIKANISCHE ARMEE»; сзади то же самое повторялось по-английски. Рядом с водителем в кабине сидел еще один человек, крытый брезентом кузов был вроде бы пуст. Грузовик затормозил рядом с трупом, и оба вылезли наружу, причем шофер все время цеплялся за кабину своим MP-18. Одеты они были в какую-то винегретную униформу: английские мундиры, немецкие камуфлированные куртки и все те же трехцветные нашивки на всех выступающих частях тела. Водитель оказался длинным нескладным юношей с торчащими во все стороны вихрами, его напарником был упитанный мужик с деревенской физиономией.
— Еще один дохляк, — поведал он миру очевидную истину. Говорил он вроде по-английски, но у меня в голове как бы зазвучал голос синхронного переводчика. Вот это здорово! По крайней мере, не придется изображать глухонемого… — Мне это надоело, как будто нельзя извести всех этих поганок разом… — заявил деревенщина. — Подбирай теперь эту падаль… Нахалы эти гитлеровцы…
И он смачно сплюнул прямо на труп.
— Немцы — наши союзники, — нравоучительно заявил водитель, подходя поближе и настороженно озираясь. — Считай, со всем миром воюют, да так, что любо-дорого посмотреть.
— Ага, воюют… — кисло согласился первый, — только что-то они последние полгода слишком планомерно линию фронта выравнивают… Америка — это тебе не хухры-мухры.
— Ну и что из того?
— Ну и ничего. А тут, между прочим, люди жили, парень. И не всех еще поизвели. Сколько народу в гетто?
«Ни хрена себе, — удивился я, — так меня в гетто занесло?»
— От силы тысяч сто, — пожал плечами шофер. — Самые отпетые остались, которых Черчилль, тварь поганая, в эвакуацию не взял, в свою «треть населения, необходимую для успешной обороны». Да и немцы их потом ни в фольксдойче не записали, ни в иностранные подданные…
— Ты ведь вроде тоже из таких? — поинтересовался напарник.
— Ну-у-у, дедушка помог получить ирландский паспорт. А ты это к чему?
— К тому, что когда-нибудь со всех и за все спросится, и с нас тоже… Не здесь, так на небе. И зря ты с собой ствол таскаешь, тут всем очень хорошо известно — если нас хоть пальцем тронут, то весь квартал немцы из огнеметов сожгут.
— Так им все равно подыхать, немцы с евреями вот-вот разберутся и примутся за эту англосаксонскую шваль. Ну ладно, берись…
Шофер кряхтя ухватил покойника за руку и потянул к машине. Второй в это время откинул брезентовый полог и опустил задний борт. Они молча подхватили мертвеца за руки и ноги, раскачали и забросили в кузов.
— Еще два квартала осталось, — вздохнул водитель. — Надо успеть к обеду вернуться, а то опять одни помои достанутся. Хуже нет, как с утра в наряд ездить.
И они полезли в кабину. Загудел мотор. Тут меня изнутри что-то как бы толкнуло, я бросил взгляд на этих вояк — оба смотрели вперед, и ни один не обернулся, когда я вцепился в задний борт и рывком перебросил себя в кузов. Последнее, что я увидел в гетто, было мелькнувшее в окне напротив бледное женское лицо — затем брезентовый полог сомкнулся.
Посреди кузова беспорядочной кучей лежало штук шесть покойников — утренний улов этих божедомов из союзной Гитлеру Ирландской республиканской армии. По бортам имелись откидные скамейки, на одной из которых я и расположился. Вообще-то сюрпризы вроде Ирландии, воюющей на стороне Германии, плохо укладывались в голове. На душе было тошно, и чувство это сильно подкреплялось состоянием трупов. Большинство из них было в грязном белье, но под самым низом проглядывала и чья-то голая задница. Грузовик долго петлял по узким проходам между развалинами, потом наконец остановился, послышались неразборчивые голоса и гогот. Я был спокоен — внутри присутствовала необъяснимая уверенность, что никакой ревизии содержимого кузова с разными ужасами, вроде контрольной стрельбы в затылки трупов, не предвидится. И действительно, кто-то снаружи явственно заявил: «Делать мне больше нечего, жмуриков ваших считать. Катитесь, пока капитана нет!» — и мы покатились… Через щель в брезентовом пологе я видел колючую проволоку, вышки с пулеметами, блиндажи и баррикады из мешков с песком, минное поле шириной метров с триста, опять забор из колючей проволоки — теперь уже под током, судя по изоляторам на столбах. Хрен бы я отсюда пешком выбрался, да дураку счастье.
