Везение — или божье покровительство — Аркадия не оставило. Как задумывалось, так и получилось. Но далеко не сразу. Сначала пришлось пробираться, порой на четвереньках, по длинному, явно рукотворному ходу. Не надо было быть интеллектуальным гигантом, чтоб догадаться, что не случайно они сегодня проводили испытания вблизи этой пещерки, а сама она — одна из характерницких ухоронок. Колени… ну, не будем о грустном.
Выбрались, в конце концов, из пещеры в эту боковую промоину. Где началась очередная порция мучений попаданца.
Щель в стене балки действительно прикрывала от боковых взглядов, увидеть их мог только затаившийся над самой щелью, да и то не сразу. Но эти остатки небольшого водопадика, меньше всего подходили для передвижения человека, не имеющего скалолазной подготовки. У Аркадия, с крайним скепсисом, смотревшим на мазохистские забавы скалолазов, альпинистских навыков не было. Лезть же пришлось. Пару раз только узость чёртовой щели спасала его от падения вниз.
"Полного счастья в виде поноса у меня ещё нет, но с каждым днём я к нему приближаюсь. Вот и пальцы ободрал, мышцы кистей начали болеть от перенапряжения. Интересно, через пару недель в моём организме что-нибудь неповреждённым останется? Дьявольщина, ведь минимум трое приятелей занимались этим долбанным скалолазанием, меня не раз приглашали, чего, спрашивается, было не пойти? Сейчас бы взбирался спокойно, не опасаясь обделаться от страха. Так нет, торчал у компьютера, романы читал с комментариями таких же идиотов! Боевыми искусствами, правда, занимался, так в мире, где все саблями размахивают, этим умениям грош цена".
Всё имеет конец. Кончился и тяжёлый подъём. В состоянии рыбы, вытянутой на берег, Аркадий распластался на горизонтальной (весьма относительно) поверхности, с завистью наблюдая, что Иван и Юхим устали куда меньше. Иван дал ему отдышаться и немного отдохнуть, стрелять в таком состоянии Аркадий мог только в молоко или белый свет. Однако, как только у попаданца перестали трястись руки, характерник шёпотом (точно, все колдуны — садисты! Права Астахова, точно права) погнал его вперёд. Было решено ещё внизу, что они вдвоём, из своих ТТ перестреляют не маскирующихся наверху стрелков, а Юхим покараулит им спины, что бы никто сзади не подкрался. Лучников оказалось всего шестеро. Один подраненный лежал в позе эмбриона, и событиями в мире на данный момент не интересовался. Иван поднял палец, привлекая внимание Аркадия, потом дал знать, что будет стрелять в трёх находившихся дальше от них.
Расстрелять пару человек, стоящих к тебе спиной в тридцати метрах, для неплохо умеющего стрелять из пистолета не очень сложно. Аркадий сделал это без труда. Иван, одна из мишеней которого находилась в пятидесяти метрах, тоже не потратил ни одного лишнего патрона. Задерживаться наверху тройка контр-террористов не стала. Иван посчитал, что их не обязательно даже обыскивать. Юхим, так никого не обнаруживший, на всякий случай добил раненного стрелой, и они отправились вниз. Хотя большую часть спуска была возможность держаться за закреплённую наверху верёвку, Аркадий получил дополнительную порцию отрицательных эмоций и довёл состояние кистей до среднего, по организму в целом, уровня.
Вернуться в лагерь им больше никто не помешал.
Шатёр походного гетмана двумя часами спустя.
День был в разгаре, но в шатре наказного атамана Филиппа Матьяша царил сумрак. Как и в его душе. Жгла её, душу, дикая обида на несправедливость судьбы. Не прикажи он сам вчера не спутывать ноги коням личной сотни, проклятого колдуна давно бы уже клевали вороны. А так, когда выловили, не всех, кстати, лошадей и вернулись в лагерь, казачки после дармовой выпивки расслабились и подобрели. Поднять их на казнь знаменитого куренного и характерника было явно невозможно. Появился сегодня новый шанс, прибить и свалить вину на татар, так посланцы обделались хуже, чем от той ракеты. Со страху перед колдуном никого убить не сумели, будто те и вправду зачарованы.
"Да кой чёрт зачарованы! Луки им надо было брать посильнее, и я не сообразил. Теперь и жалеть поздно. Упустил случай убить втихую колдуна, обидчика проклятого".
— Не мямли! — гаркнул походный гетман. — Отвечай внятно, никто здесь нас не подслушает.
Джура вздрогнул и попытался ещё больше сжаться, сделаться незаметным, хотя и до того орлом не смотрелся. И легко было догадаться, что проклятого колдуна он боится больше. Это, стоя-то перед гетманом, имеющим право казнить и миловать! Филиппу стало ясно, что живым его из шатра выпускать нельзя, но стоило, напоследок, расспросить подробней.
— Да бесполезно обычными стрелами в них стрелять! Сам видел, батько, отскакивают от них стрелы!
— А может, от доспехов отскакивали стрелы?
— Может и от доспехов. Только ж там все колдуны были, зачем им доспехи, они же заговорённые.
— Так были у них доспехи или нет?
— Не знаю батько. Может и были. Только, биться об заклад готов, что без колдовства там не обошлось.
— Ладно, чёрт с ним, их колдовством. Дальше рассказывай.
— Во-во, точно нечистый там руку приложил! Потому как, значит, мы татар ждём. Я решил глянуть, что там с Стецьком. Посмотрел, значит — не жилец Стецько. Залез я в ямку там же, рядом, чтоб прикинуть, можно ли бедолагу в ней прикопать. А тут слышу: Бах, бах, бах! Часто-часто, будто много казаков шмаляет. Оглянулся я, выглядываю осторожненько, а сзади на ровном месте холмики земляные появились, навроде кротовых. И, кажись, оттуда, не иначе бесы черномордые, в наших ребят стреляют. И, слушайте батьку, никакого дыма от выстрелов. А все уже мёртвые лежат. Думаю, всё, конец мне. Но видно, божья мать верующего в её сына от лютой смерти защитила. Не заметили они меня. Исчезли вместе с холмиками. Были и… нету. Как и не было. Страх господень!
— Чего ты несёшь, какие холмики?
— Земляные, батьку, чёрные. Там батьку, земля чёрная. Чернозём.
— Какой чернозём?!
— Известно какой. Обыкновенный. Ох, и хорошо на нём, батьку, рожь растёт. И гречиха, и другие разные растения.
— Тьфу! — сплюнул гетман. Ему стало ясно, что от напуганного джуры толкового ответа не добиться. Сам гетман не боялся ни чёрта, ни божьего гнева. Будто предчувствуя судьбу, джура преданно смотрел в глаза своему повелителю, показывал послушание и готовность отвечать. Да, кому как не ему, гетману, знать цену такой преданности. Он достал заветную бутыль, дар добрых друзей из ордена Иисуса Сладчайшего, и налил слуге чарку.
— На, вот, выпей, для успокоения и за помин убиенных. И я с тобой выпью.
То, что в чарку гетмана было налито из другой бутылки, заметить было мудрено. Они выпили, закусили сушёным мясом. Джура, вроде бы, расслабился и немного успокоился.
— Ох, доброе у тебя, батька, вино. Сладкое да вкусное. И крепкое, наверное. Меня что-то сразу в сон начало клонить.
После этих слов, он закрыл глаза и опрокинулся на ковёр, на котором сидел. Лицо заснувшего человека выглядело довольным, можно сказать, счастливым.
"На такую сволочь приходится тратить такое дорогое зелье! Эх, как жаль, что к колдуну с ядом не подойдёшь. Чутьё на опасность у него как у битого волка. Будто и вправду бес-прислужник его остерегает. Ничего, доберусь до его шкуры, никакие бесы и демоны его не спасут!"
Гетман выглянул из шатра, позвал казаков из личной сотни и попросил их отнести уставшего товарища на место ночёвки.
— Пусть полежит бедняга, устал, мои поручения выполняя.
Дежуривший у шатра десятник покрутил головой.
— Ох, батьку, погубит тебя твоя доброта. За десяток саженей можно унюхать, от какой усталости он с ног свалился.
— Ладно, не бурчи. По важным делам парень ездил, переволновался, вот от одной чарки и свалился. Положите там его аккуратно, пусть отдыхает, я им доволен.
3 глава.
Разборки на высоком уровне.
Ночь с 27 на 28 березня 1637 года от Р. Х.
Наказной гетман чувствовал себя крысой загнанной в угол. Ко всем прошлым бедам и странностям добавилось новое, не поймёшь какое действо. С полудня в его отряд стали прибывать колдуны и старшина. Как из Сечи, так и реестровые. И известные всей Украине и неведомые, в том числе и гетману из-за их молодости. Даже не представляясь наказному гетману, все отправлялись в шатёр к Васюринскому. Что, безусловно, являлось грубейшим нарушением казацких обычаев. Но идти к шатру старого ворога Пилип не спешил. Он понимал проигрышность для себя публичного выяснения отношений с Васюринским. Наказной гетман — не базарная баба, чтоб с криком и руганью добиваться отчёта от знаменитого полковника. Но что делать, если полковник этот ведёт себя невероятно нагло?
"Эх, повесить бы его, а ещё лучше, поганую его шкуру с живого содрать. И чёрт с ним, с риском быть казнённым за это. Так не пойдут казаки на бой со своими. Колдовскими своими проделками заплёл он мозги дурачью. Вот и получается по обычаям, я его каким способом захочу, таким и казнить могу. Да вот права-то имею, а возможности, пока по крайней мере, у меня нет. Но с чего это так он разошёлся? Ранее куда опасливее себя вёл. Что такого с ним стряслось, или какую он весть получил? Ради чего все к нему съезжаются?"
