Затем он поднялся, склонился над картой и провел пальцем по неровной линии, обозначающей мозамбикскую границу.
— Я уверен, все присутствующие знают о том, что мы тайно оказываем поддержку РЕНАМО[9].
За столом закивали. Ограниченное вмешательство в партизанские действия против марксистского правительства Мозамбика на протяжении вот уже более десяти лет было одним из основных принципов внешней политики ЮАР. Под давлением международной общественности правительство Хейманса старалось постепенно порвать с РЕНАМО, но безуспешно. Слишком многие представители высшего командного состава армии и высокопоставленные чиновники, в том числе многие из тех, кто сидел теперь на заседании Совета безопасности, тормозили свертывание этой кампании, наносящий столь ощутимый ущерб экономике Мозамбика. Они продолжали снабжать повстанцев продовольствием и разведданными, несмотря на все директивы руководства.
— Что ж, я рад сообщить, что господин президент, — Мюллер кивнул в сторону Форстера, — одобрил программу широкомасштабной помощи РЕНАМО. В рамках этой программы мы рассчитываем существенно расширить поставки им тяжелого вооружения, взрывчатых веществ и самых совершенных на сегодняшний день мин.
Мюллер сделал паузу, наблюдая, как на лицах сидящих в комнате появляется растущий интерес.
— В ответ мы, естественно, ожидаем расширения полосы диверсий, особенно на железных дорогах, связывающих Зимбабве с портом Мапуту и с нефтехранилищем в Бейре.
Маленькая, набитая людьми комната озарилась довольными улыбками. Перерезав эти железнодорожные линии, партизаны РЕНАМО вновь уничтожат единственную независимую транспортную артерию, связывающие черные государства Южной Африки с остальным миром. А все прочие железнодорожные маршруты, как известно, проходят через территорию ЮАР. Таким образом, относительно небольшой ценой — всего лишь поставками оружия и боеприпасов — Претория многократно усилит экономическое давление на соседей. Но самое главное, что все будет сделано руками черных, они будут сражаться и погибать. А белые не прольют ни капли крови.
Тут новый министр информации Фредрик Пинаар слегка кашлянул, желая привлечь к себе внимание.
— А как насчет американских, английских и французских военных советников в Мозамбике? Не смогут ли они помешать нашим планам?
Форстер нахмурился.
— Да черт с ними. Их можно не принимать в расчет.
— Президент абсолютно прав, господин министр, — произнес Мюллер, кинув настороженный взгляд на Пинаара: этот худой, с невероятно тонкой талией человек контролировал теперь всю огромную пропагандистскую машину страны. Он может стать либо могущественным другом, либо опасным врагом. В значительной степени официальная трактовка происходящих в ЮАР событий будет теперь формироваться средствами массовой информации, которые находятся под контролем Пинаара.
Постучав пальцем по карте, Мюллер продолжал:
— Западные военные находятся в Мозамбике лишь для подготовки местных кадров. Их правительство категорически запретило им участвовать в военных действиях. Если РЕНАМО действительно начнет крупномасштабные операций, то западники вряд ли серьезно повлияют на наши планы. Белые государства могут сколько угодно заявлять о своей симпатии к социалистическим черным режимам, но на деле они оказывают им чисто символическую помощь. Они так же не заинтересованы в их процветании, как и мы. — Его палец очертил полукруг вдоль северной границы ЮАР.
На самом деле Мюллер вовсе не был особенно уверен в том, что говорил, — так называемые демократические государства всегда непредсказуемы. Но он утешал себя тем, что основные его посылки безусловно верны: ни один здравомыслящий политик в Европе или Америке не захочет серьезно помогать такой стране, как, например, Мозамбик.
Форстер подал ему знак сесть, и он опустился на свое место. Его партия в сегодняшнем хоре, поющем под руководством опытного дирижера, который упорно гнул свою линию, была исполнена до конца.
Тогда встал сам Форстер, возвышаясь над членами узкого круга избранных.
— Остается еще одна страна, откуда по-прежнему исходит серьезная угроза нашей родине. — Его рука очертила над картой круг и затем со стуком опустились на стол, отчего те, кто постарше, даже вздрогнули. — Вот! Юго-Западная Африка, которую правящие там коммунисты называют Намибией. — Последнее слово он произнес с особым презрением.
Подчиненные что-то пробормотали в знак согласия. Семьдесят лет ЮАР управляла бывшей немецкой колонией Юго-Западная Африка. И на протяжении всех этих лет алмазы, уран, вольфрам, медь и золото, добываемые на богатейших месторождениях Намибии, рекой текли в руки крупнейших монополий ЮАР. Кроме того, бескрайние пустыни и полупустыни на границах колонии служили естественным буфером, защищавшим территорию ЮАР от нападения партизан. Собравшее все отбросы общества, повстанческое движение Намибии СВАПО, наносило южноафриканцам некоторый урон в живой силе и причиняло незначительный экономический ущерб, но никогда серьезно не угрожало праву Претории свободно распоряжаться этой бесценной кладовой.
Но все сокровища Намибии пошли коту под хвост, когда правящая фракция Националистической партии согласилась отдать эту страну во власть черных, среди которых доминировало СВАПО. Для Форстера и его соратников постепенный уход ЮАР из Намибии, осуществляемый под контролем ООН, был явным свидетельством того, что Хейманс и его клика вознамерились полностью отказаться от всех привилегий и власти белых.
Все члены Государственного совета безопасности считали, что «сдача» Намибии запятнала честь ЮАР. И что это пятно необходимо смыть.
Форстер заметил, как нахмурились лица собравшихся, и кивнул..
— Правильно, господа. До тех пор, пока на западной границе у коммунистов развязаны руки, наш народ не может чувствовать себя в безопасности. — Он еще сильнее сдвинул брови. — Нам известно, что эти ублюдки из СВАПО предоставляют убежище нашим злейшим врагам! Они укрывают террористов! И еще мы знаем, что месторождения, куда мы вложили свои средства, силы и интеллект, теперь работают на то, чтобы убивать наших женщин, стариков и детей! Теперь эти черные обезьяны хвастаются, что одержали над нами победу, но эта победа досталась им ценою измены нашей же правящей верхушки.
Мюллер с интересом наблюдал, как и без того покрытое нездоровым румянцем лицо Форстера покраснело еще сильнее. Он не мог не признать, что речь президента возымела свое действие. Этот человек мог довести аудиторию до исступления гораздо быстрее, чем это удавалось старому начетчику-пастору в церкви, куда в детстве ходил Мюллер. Однако шеф безопасности постарался поскорее отогнать от себя эти мысли: уж слишком много противоречивых воспоминаний оно пробуждало.
Речь лидера достигла своего апогея, и Мюллер не без гадливости почувствовал у себя на руке капельку слюны, брызжущей изо рта у вождя.
— Так быть не должно! — грохотал тот. — Мы не позволим этим врагам рода человеческого смеяться над нами, унижать нас и строить против нас козни! Они будут наказаны!
Он закончил, и по столу забарабанили сжатые кулаки.
Довольно улыбаясь, Форстер дал своим последователям возможность выразить одобрение, а затем поднял руку, призывая к тишине.
— Я попрошу министров обороны и иностранных дел, а также начальника Управления военной разведки высказать мне свои соображения относительно того, как нам раз и навсегда разделаться с проклятой Намибией. — С этими словами Форстер посмотрел прямо в глаза каждому из названных им людей. — Я требую, чтобы были учтены три главных условия: наши действия должны быть быстрыми, четкими и решительными.
Мюллер взглянул на своего начальника, и по спине у него пробежал холодок восхищения. Он и его напарники получили карт-бланш и теперь могут единолично решать судьбу полуторамиллионного народа. Еще немного, и можно возомнить себя божеством.
Испытав некоторое шевеление в паху, Мюллер неловко заерзал, в который раз задавая себе вопрос, почему мысли о власти и смерти приносят ему сексуальное возбуждение. Было ясно одно: его эмоции дорого обойдутся намибийскому народу.
И это было приятно осознавать.
15 ИЮНЯ, ГРУППА ПРЕСЛЕДОВАНИЯ «ЛАЙОН», НАМИБИЙСКАЯ ГРАНИЦАНа высоте тысячи футов, над засушливым, холмистым вельдом Намибии летал одномоторный «Цессна-185», делая бесконечные круги в хрустально-голубом небе. Его тень от восходящего зимнего солнца ложилась на невысокие бесплодные холмы и отвесные склоны оврагов, поросшие деревьями, лишенными листвы, и бурыми, усеянными колючками зарослями кустарника.
Подполковник Генрик Крюгер сидел на месте наблюдателя в тесной кабине и смотрел в бинокль на блеск раннего утра. Он щурился, и это подчеркивало морщинки, лучиками разбегавшиеся от его глаз цвета стали, — они появились на его мальчишеском лице от солнца и ветра, неизменных спутников полевого офицера. Это были отметки, оставленные почти двумя десятилетиями военной службы, которую он исправно нес во имя своей страны.
