– Звучит заманчиво. Никогда не слышала о таком заведении. Похоже, вы все-таки знаете Сан-Франциско.
– Приходилось бывать.
Ведя машину, он старался поддерживать непринужденный разговор и чувствовал, как настроение Ванды улучшается.
С горы открывался волшебный вид. Город походил на галактику с миллионом разноцветных звезд, мосты парили над мерцающими водами и устремлялись ввысь к холмам, где светилось огоньками бесчисленное множество домов. Гудел ветер, напоенный морем. Но было слишком холодно, чтобы долго оставаться на воздухе. Пока они смотрели на панораму города, ее рука потянулась к его руке. Когда они укрылись от стужи в машине, Ванда прильнула к нему, Эверард обнял ее за плечи, и наконец они поцеловались.
Эверард правильно предположил, о чем она хотела поговорить. Демонов нужно изгнать. Ее чувство вины перед семьей было неподдельным, но за ним крылся еще и страх перед тем, что ее ждет. Первые восторги по поводу того, что она – она! – смогла вступить в Патруль Времени, уже прошли. Никто не в состоянии сохранить надолго это радостное ощущение. Затем последовали собеседования, тесты, предварительное ознакомление… и размышления, бесконечные размышления.
«Все в мире так изменчиво. Реальный мир – словно изменчивый вихрь над морем всеобъемлющего хаоса. Не только твоя жизнь отныне в опасности, но и сам факт того, что ты когда-то пришел в эту жизнь, весь мир и его история, ведомая тебе…
Тебе не дано будет знать о собственных успехах, потому что это может помешать тебе достичь их. Ты будешь идти от причины до следствия, прямо следуя к намеченной цели, подобно остальным смертным. Парадокс – это главный враг.
У тебя появится возможность возвращаться в былое и навещать дорогих тебе ушедших людей, но ты не станешь этого делать, чтобы не поддаться искушению отнять их у смерти, и сердце твое будет разрываться от скорби.
День за днем, не в силах помочь, ты будешь жить этой жизнью, заполненной печалью и страхом.
Мы охраняем то, что есть. Нам не дано спросить, как должно быть. И лучше не спрашивать, что означает это „есть“…»
– Не знаю, Мэнс, я совершенно растерялась. Хватит ли у меня сил? Мудрости, собранности и, как бы лучше сказать… твердости? Может, лучше отказаться сразу, позволить им стереть все из моей памяти и вернуться к нормальной жизни? К жизни, которой хотели бы для меня родители…
– Ну-ну, все не так уж плохо, как вам кажется. Всем поначалу тревожно. Если бы у вас не хватило ума и чувствительности, чтобы задавать себе все эти вопросы, беспокоиться и… да и бояться, вас бы просто не пригласили на работу в Патруль.
…Вам предстоит заниматься наукой, исследовать доисторическую жизнь. Я невероятно завидую вам. Земля была планетой, достойной богов, планетой удивительной красоты, пока все не испортила цивилизация…
…Никакого вреда ни вашим родителям, ни кому-либо другому. Просто есть секрет, который вы таите от них. И не говорите мне, что вы всегда абсолютно откровенны с родными! Кроме того, у вас будет возможность незаметно помочь им, что недоступно обычным людям…
…Века жизни и ни одного дня болезни…
…Дружба. В наших рядах есть замечательные люди…
…Развлечения. Приключения. Полнокровная жизнь. Вообразите, что вы почувствуете, увидев только что воздвигнутый Пантеон или Хризополис, когда его построят на Марсе. Вы сможете переночевать на открытом воздухе в Йеллоустонском парке еще до того, как Колумб отправился в плавание, а затем появиться на пирсе в Уэльве и помахать ему рукой. Увидеть танцующего Нижинского, Гаррика в роли Лира, наблюдать, как творит Микеланджело. Все, что вас заинтересует, вы можете увидеть сами – в пределах разумного, конечно. Не говоря уже о вечеринках, которые мы устраиваем среди своих. Только представьте себе, какая пестрая собирается компания!..
…Вы отлично знаете, что не отступите. Это не в вашем характере. Так что дерзайте…
И так далее до тех пор, пока она, сжав его в крепких объятиях, не вымолвила потрясенно, борясь со слезами и смехом:
– Да. Вы правы. Спасибо, большое спасибо, Мэнс. Вы образумили меня… и всего… за каких-то неполных два часа.
– Я не сделал ничего особенного, только подтолкнул вас к решению, которое вы для себя уже приняли. – Эверард размял ноги, затекшие от долгого сидения. – Но я проголодался. Как насчет обеда?
– Вы сами знаете! – воскликнула она с таким нетерпением, что ему сразу полегчало. – Вы упомянули по телефону суп из моллюсков.
– Ну, не обязательно суп, – ответил он, тронутый тем, что она запомнила. – Все, что вам угодно. Куда едем?
– Раз мы с вами договорились об уютном незатейливом ресторанчике с вкусной кухней, то нам подойдет «Грот Нептуна» на Ирвинг-стрит.
– Вперед!
Они спускались по дороге, оставив позади звездную россыпь городских огней и хлесткий ветер.
Ванда погрустнела.
– Мэнс!
– Да?
– Когда я звонила вам в Нью-Йорк, в трубке слышалась музыка. Вы устроили себе концерт? – Она улыбнулась. – Я сразу представила вас: туфли сняты, трубка в одной руке и пивная кружка в другой. Так было? Звучало что-то в стиле барокко. Я думала, что знаю музыку этой эпохи, но вещь показалась мне незнакомой… и удивительно красивой. Я бы тоже хотела такую кассету.
Он снова был патрульным.
– Это не совсем кассета. Когда я один, я использую аппаратуру из будущего. Но разумеется, я с радостью перепишу музыку для вас. Это Бах. «Страсти по святому Марку».
– Что? Но это невозможно?
Эверард кивнул.
– Произведение не дошло до наших дней, за исключением нескольких фрагментов, и никогда не было напечатано. Но в Страстную пятницу тысяча семьсот тридцать первого года некий путешественник во времени принес в собор в Лейпциге замаскированное записывающее устройство.
Она поежилась:
– Прямо мурашки по коже…
– Угу. Еще один плюс путешествий во времени и работы в Патруле.
Она повернула голову и долго не сводила с него внимательного, задумчивого взгляда.
– А вы отнюдь не тот простой парень с фермы из какой-нибудь глухомани, каким притворяетесь, – пробормотала она. – Совсем нет.
Он пожал плечами:
– Ну почему парень с фермы не может наслаждаться Бахом за мясом с картошкой?
209 год до Рождества Христова
Милях в четырех на северо-восток от Бактры, в тополиной рощице почти на середине невысокого холма, был родник. Он долгие годы почитался святилищем божества подземных вод. Люди приносили сюда дары в надежде, что это убережет их от землетрясения, засухи и падежа домашнего скота. Когда Феона пожертвовала деньги на перестройку храма и, посвятив его Посейдону, пригласила священника, чтобы тот время от времени приходил из города отправлять службу, никто не возражал. Люди просто отождествили новое божество со своим, пользуясь, кто хотел, привычным для них именем, и полагали, что от этого, может быть, будет какая польза для их лошадей.
Подходя к храму, Эверард сначала увидел деревья. Листва серебрилась, подрагивая от утреннего ветерка. Деревья окружали низкую земляную стенку с проемом, но без ворот. Стена очерчивала границу теменоса, священной земли. Бессчетные поколения плотно утрамбовали ногами тропинку к святыне.
Кругом простирались вытоптанные поля с редкими домами. Одни стояли нетронутые, но брошенные хозяевами, от других остались лишь уголья да остовы глиняных печей. До систематического разграбления дело еще не дошло. И соваться в селения у самого города захватчики тоже пока не решались. Это Бактре еще предстояло.
Лагерь неприятеля располагался двумя милями южнее. Стройные ряды шатров тянулись между рвом и рекой. Яркий царский шатер надменно возвышался над пристанищами из кожи, которые давали кров рядовым солдатам. Трепетали флаги, поблескивали штандарты. Сияли кирасы и оружие часовых. Вился дымок от костров. До Эверарда доносился нестройный гул – звуки трубы, крики, ржание. Вдали вздымали пыль несколько отрядов конных разведчиков.
Никто не остановил его, но он сам тянул время, наблюдая за обстановкой и ожидая, когда вокруг не останется ни души. Его могли убить, просто потому что шла осада. Пока еще сирийцы не брали пленных для продажи на невольничьем рынке. Но с другой стороны, они не хотели навлекать на себя гнев Посейдона, особенно после того, как Полидор, приближенный царя, приказал не оскорблять святилище. Добравшись до рощи, Эверард облегченно вздохнул. Дневной зной начинал его утомлять, и сень деревьев сама по себе была благословением.
Однако тяжелое чувство в душе не уходило.
Храм занимал значительную часть немощеного двора, хотя и был ненамного больше святилища, где в недавнем прошлом возлагали приношения. Три ступени вели к портику с четырьмя коринфскими колоннами, за которым располагалось здание без окон. Столбы каменные, вероятно облицованные, крыша – под красной черепицей. Все остальное было из побеленного необожженного кирпича. Никаких изысков в священном месте. Для Раор же истинное предназначение храма заключалось в том, что это было идеальное место для встреч Драганизу и Булени.
