class="p1">— И почему же это происходит, ваше величество? — Сперанский развернулся ко мне, уже не глядя на мужиков в ливреях.
— Потому что им неудобно. Они не могут руки поднять таким образом, чтобы закрепить изрядно потяжелевшую ношу, — я же продолжал смотреть в окно. — Но повторяю, на лакеев всем плевать. Даже им самим на себя плевать, лишь бы их хорошо кормили и красиво одевали. А не плевать мне в том числе на армию. Тебе не кажется, Миша, что форма хоть и красивая, и прекрасно демонстрирующая все мужские качества, в то же время дико неудобная?
— Это не имеет значения, ваше величество, — Сперанский вздохнул. — Ещё ваш отец пытался сделать форму более удобной и практичной, но офицеры чуть ли не бунт подняли. А ведь изменения были не столь уж значительные. Ведь господам офицерам очень важно показать все свои мужские достоинства, как вы только что выразились.
— Они поймут, как важна шинель, когда зимой воевать придётся, — я перевёл взгляд на секретаря. — Форм должно быть две, — наконец, сказал я. — Парадно-выходная — вот там пусть все с ног до головы страусовыми перьями утыкаются и аксельбантами хоть удавятся, мне плевать. И должна быть полевая форма, удобная и не сковывающая движений. Летняя и зимняя. Это обязательное условие. А попробуют хоть слово против сказать, то будут долго объяснять мне и Александру Семёновичу, зачем им понадобилась красивая форма на учениях и тем более на поле боя. На врагов впечатление производить?
— Вы очень радикально ставите вопросы, ваше величество, — улыбнулся Сперанский.
— Я внезапно понял, что иногда только так и нужно поступать, иначе увязнешь, и тебя толпой продавят, — я соскочил с подоконника. — Что думаешь, кому поручить начать разрабатывать новую форму? Кто у нас из генералов известный модник, но не лишённый здравого смысла?
— Багратион Пётр Иванович, — немного подумав, ответил Сперанский.
— Скажи мне, Миша, откуда ты всё это знаешь? — я пристально смотрел на Сперанского. Его невозмутимое лицо и практически энциклопедические знания приводили меня иногда в замешательство.
Сперанский не ответил и лишь плечами пожал, словно не понял моего вопроса. И вообще, кто же не знает таких вещей, которыми я у него иной раз интересуюсь?
— Мне сообщить Петру Ивановичу, что вы поручаете ему заняться разработкой новой формы? С вашими пожеланиями, естественно, ваше величество, — сказал он вместо ответа на мой вопрос.
— Да, пожалуй, сообщи. Посмотрим, что из этого получится. А пока расскажи мне о Раевском.
— Я практически ничего не знаю о Николае Николаевиче, — Сперанский нахмурился. Ну надо же, оказывается, он чего-то всё-таки не знает! — Он прекрасный командир и один из немногих, кто в персидском походе сумел добиться абсолютной дисциплины во вверенном ему полку. При этом солдаты его любили и уважали, значит, дисциплина не была основана на страхе. Это, пожалуй, всё, что я могу про него сказать.
— Они с Ермоловым родственники? — я прошёлся по комнате. Молодой офицер со строгим лицом произвёл на меня приятное впечатление.
— Нет, насколько я знаю, нет. Если только считать их родственниками через Давыдовых. Но это не кровное родство. А как вы узнали, что Ермолов родственник…
— Миша, Ермолов был не в том положении, чтобы вступаться за неизвестного мальчишку, — я поморщился. — Понятно, что они родичи.
— Но вы сказали…
— Мне нужна была их реакция, — я остановился. — Я её получил. Она меня пока устраивает. Что будет дальше, не могу сказать, но пока подготовь назначение и вручи Давыдову. Заложив руки за спину, снова принялся нарезать круги по кабинету. Почему Мудров осматривает Лизу так долго? Или Скворцов решил не докладывать мне о каждом шаге и уже отвёл молодого доктора к Кочубею? — Раевского уволили со службы? — спросил я, потому что не помнил этого имени. В списке заговорщиков его тоже не было.
— Да, насколько мне известно, — ответ на этот вопрос Сперанский знал и мог мне на него ответить.
— За что? — в который раз остановившись, я посмотрел на него.
— За то, что служил сначала под командованием Потёмкина, а потом Зубова, — ответил Сперанский.
— Это весомая причина, — согласился я, останавливаясь возле стола. Опершись на крышку, побарабанил по ней пальцами. Сам не знаю, почему я спрашивал про Раевского. Какое мне до него дело. Он прошение на восстановление в звании и возвращении на воинскую службу не писал. Никак себя не проявлял. Сюда приехал просто похлопотать за юного родственника. Почему же он меня заинтересовал? Скорее всего, именно поэтому. Он не старался привлечь моего внимания. Даже когда я подошёл к их весёлой компании, Николай просто отступил в тень. — Вот что, напиши распоряжение, чтобы Раевский остался с нашим поездом и сопровождал меня. Передай Боброву, чтобы он пропустил его за охраняемый периметр.
— Почему вы думаете, что Николай Раевский попытается с вами поговорить? — спросил Сперанский, тщательно записывая мои распоряжения.
— Чтобы поинтересоваться, за каким чёртом мне всё это понадобилось, конечно. Мне бы, например, было как минимум интересно, зачем меня потащили за собой, не позволив даже запасное исподнее из дома забрать.
— А если Николай Раевский не проявит подобного любопытства? — в голосе Сперанского послышался интерес.
— Значит, я буду в нём разочарован, — оторвавшись от стола, я ещё раз прошёлся по комнате. — Ты читал письмо Воронцова?
— Да, читал, — кивнул Михаил.
— Расскажи вкратце, о чём пишет Семён Романович? — я снова сел на подоконник и сложил руки на груди.
— Он пишет о некоем Джоне Макадаме, которому отказали в патенте, — ответил Сперанский. — Графу Воронцову удалось, хм, подружиться с одним из представителей патентного бюро, и этот безусловно достойный джентльмен за весьма скромную сумму по-дружески передал Семёну Романовичу документы и проекты, которые им предоставил Макадам. Граф перешлёт их с ближайшей оказией.
— И что же так сильно заинтересовало графа Воронцова, а потом и тебя? — я смотрел на Сперанского, стараясь не нервничать слишком сильно. Чёртов Мудров, почему так долго⁈
— Как я уже говорил, я написал графу Воронцову насчёт ваших планов о создании дорог, — Сперанский смотрел прямо. — Джон Макадам долгое время жил в Америке и даже сделал там себе небольшое состояние. Этот господин инженер и его услуги были весьма востребованы, так что
