Концепция, когда каждый элемент был полностью самостоятельным и оборудованным встроенным устройством перехода на параллельный путь, была хороша, но огневая мощь и состав десанта были меньше, чем у тяжёлых бронепоездов времён гражданской. В то же время, количественное увеличение элементов было ограничено, так как в сцеплённом состоянии для хода использовалась силовая установка только одной бронедрезины. Встал вопрос о переходе на более мощные средства тяги и присланные в ремонт тепловозы пришлись как нельзя кстати. Их не стали бронировать, но изучив конструкцию, построили сначала компактный четырёхосный бронетепловоз с танковым 600-сильным мотором от Т-28, высота которого позволяла башенным дрезинам вести огонь из основного вооружения поверх его крыши. А затем и полноценный шестиосный мотоброневагон с двумя башнями и одной стандартной зенитной установкой, оснащённый 1200-сильным мотором, заимствованным от Т-35. Теперь мощности хватало, чтобы энергично маневрировать не только со стандартным комплектом бронедрезин, но и включать в состав поезда дополнительные немоторные десантные и боевые броневагоны с 45-миллиметровой бронёй. Малые бронетепловозы тоже нашли себе применение в качестве средств тяги для "наследия" Гражданской. Легкобронированные "раритеты", всё ещё остававшиеся в большом количестве в РККА, перевооружались разнообразными зенитками, от морских 100-миллиметровок до дизель-гатлингов и переводились в состав войск ПВО.
С таким багажом подошёл Брянский паровозный завод к рубежу, когда маршал Ворошилов возжелал сверхтяжёлый танк. Понятно, что взор командующего обратился именно на это предприятие, строившее боевые машины весом до семидесяти пяти тонн. В конце концов, пример ХПЗ был налицо. В Брянске, не мудрствуя лукаво, имея тепловозный опыт, с самого начала приняли электротрансмиссию и создали "шасси N1". Пассажирский тепловоз, на котором, заменив внешние шатуны, отремонтировали-таки дизель, сняли с тележек и установили на гусеницы метровой ширины. В качестве тяговых использвали четыре 360-киловаттных электродвигателя сурганских электровозов. Эта догруженная до 150 тонн балластом машина не являлась прототипом танка, а использовалась исключительно с целью отработки системы управления трансмиссией. В то же время, её рессорная, в силу железнодорожных традиций, подвеска, мало отличавшаяся от тракторной, не позволяла в полной мере реализовать энерговооружённость в 13 л.с. на тонну. Она позволяла развивать по относительно ровной местности не более 20 километров в час. К тому же, тяжёлая машина и машина, догруженная балластом — далеко не одно и то же. Стало абсолютно ясно, что задача превышает возможности Брянского паровозостроительного завода, который мог дать, по сути, только силовую установку. Вернее, систему управления. Подключенный к делу Кировский завод в Ленинграде с энтузиазмом взялся за проектирование корпуса в виде мощного каркаса, обвешанного по кругу 230-миллиметровой корабельной бронёй, но уже тогда стало понятно, что в 150 тонн уложиться, несмотря на использование готовой, только добронированной, башни нового танка завода имени Ворошилова с 107-миллиметровкой, не получится. А тут ещё я влез со своими инициативами.
Вот в таких условиях мне и пришлось брать дело в свои руки, чтобы решить свою собственную загадку, как впихнуть защиту, хотя бы в лоб, от 100-киллограммового бронебойного снаряда Б-1-П, и 152-х миллиметровую пушку в вес, позволяющий получить нагрузку на грунт не свыше 850 граммов на квадратный сантиметр. Для сверхтяжёлого танка не было, по сути, ничего, кроме принципиальной системы управления электротрансмиссей. Помня слова Грабина о том, что танк является всего лишь повозкой для пушки, я первым делом "нагрузил" подконтрольное мне артиллерийское КБ в Крестах, как раз окончательно разобравшееся "по железу" с 88-миллиметровой зениткой, похожей задачей. Чтобы не вести разработку танковой пушки с нуля, я приказал наложить на противооткатные устройства башенного варианта пушки Б-7 близкий по мощности ствол с баллистикой корпусной гаубицы-пушки МЛ-20. Это принципиальное решение позволило приступить параллельно к проектированию комплексной установки вооружения, включавшей кроме основной 152-х миллиметровки ещё новую, стандартную для массовых танков, грабинскую 76-миллиметровку и пулемёт, а также башни в целом, для чего пришлось подключать ЛМЗ. Такое "распарралеливание" задач позволило сократить сроки, но имело и свои недостатки. КБ в Крестах не имело своей производственной базы и когда, впоследствии, отстрелянный с морской тумбовой установки шестидюймовый ствол попытались впихнуть в башню, оказалось, что он в амбразуру маски не пролезает. Инженеры ЛМЗ, зная только о Б-7, подумали, что в присланные чертежи вкралась ошибка и самовольно исправили её "прикрыв", по доброте душевной, спецконтингент, выдав отливку под стандартный ствол, отчего первый танк поневоле пришлось вооружить 55-калиберной 130-миллиметровкой, а боеукладки переделывать под 37-киллограммовые снаряды "царского" образца.
Пока длилась эпопея с вооружением, работы по корпусу машины не стояли на месте. Конечно, не зная габаритов боевого отделения, не от чего танцевать, но принципиальный вопрос с категорически неприемлемым, неоправданно и непомерно утяжеляющим танк каркасом, требовалось решить. Для этого Пётр Милов, уже не уговорами, а прямым жёстким приказом, проведённым через НКТП, был вынужден отложить совершенствование сварки под флюсом, полностью сбросив её на харьковчан, и заняться электрошлаковой, позволяющей соединять детали любой толщины. Пожалуй, это была единственная часть дела, где я приложил руки и голову напрямую, не ограничиваясь общим руководством, принципиальными решениями и согласованием графиков работ. Так как опыт с флюсами был уже неплохой, а принципиальная сторона дела ясна и понятна, то оставалось только воплотить теорию на практике. К середине сентября удалось-таки качественно соединить две 230-миллиметровые бронеплиты под углом в 90 градусов, чего нам с Петром и требовалось. Разработанная технология ЭШС морской брони практически немедленно нашла себе прямое применение. Бронепояса строящихся на Чёрном море линкоров становились монолитными и кораблестроители уже раскатывали губу, чтобы в следующих проектах включить их в силовую схему корпуса. Кроме того, мы выручили завод имени Ворошилова, который мучился с конструкцией лобовой брони, стойкой к 107-миллиметровым бронебойно-фугасным снарядам. Их "исправленный" бронекорпус традиционной ломаной формы из 120-миллиметровых вертикальных и 75-миллиметровых горизонтальных деталей опять не выдержал обстрела. При попадании в их стык лопался шов, даже усиленный гужонами, а осколки более тонких плит могли поразить водителя, хоть и не летели дальше вглубь. А вот лоб из сваренных ЭШС двух 120-миллиметровых плит, расположенных, поневоле, под рациональными углами наклона, обеспечил требуемый уровень защиты.
