Николай покачал головой. Неприятно, черт побери. Но, будем надеяться на лучшее, возможно бедняга поправится, и его не придется лечить в XXI веке.
— Виктор Иванович, — спросил император, — а ваши друзья как — все целы и невредимы?
— Да, Ваше величество, — ответил Сергеев, — никто из моих друзей не пострадал. Скоро они будут в Аничковом дворце. Я свяжусь с вами, и сообщу об их прибытии.
— Да, Виктор Иванович, я буду с нетерпением ждать от вас весточки. Как только ваши друзья приедут и немного приведут себя в порядок, я немедленно отправлюсь в Аничков дворец, и лично расспрошу их о том, как все произошло.
— До связи, Ваше величество, — сказал Сергеев.
— До связи, Виктор Иванович, — попрощался с ним император.
Положив на стол рацию, он потер лицо, разгоняю усталость. Неожиданно в дверь его кабинета постучали. Николай резко повернулся, и недовольно спросил, — Ну, кто там еще?
— ПапА, — позволь мне войти, — услышал он голос Адини.
Император поморщился, но сумел сдержать себя, и сказал, — Войди, коль уж пришла.
Адини была одета в легкий халатик, и непричесанна. Похоже, что она поднялась с постели, но, судя по ее красным глазам и легкой бледности, девушка тоже не спала всю ночь.
— Адини, ты не заболела? — император с тревогой в голосе спросил дочь, — может быть, позвать лейб — медика господина Арендта?
— Нет, папА, я здорова, — ответила Адини, — я просто хотела у тебя спросить — у людей из будущего все в порядке? Я слышала, что они должны были этой ночью отправиться воевать с поляками. Случайно услышала, когда Ольга Валерьевна говорила по этой, как ее — радиостанции. Но, ведь эти поляки — такие злодеи! Я помню, как они чуть не убили дядю Константина в Варшаве…
Ведь и их тоже могут убить… Александра Павловича, Вадима, Дениса… Николая… — тут Адини всхлипнула. — ПапА, у них все живы и здоровы?
— Все живы и здоровы, — успокаивающе сказал Николай, — хотя не обошлось без потерь. Убит один жандарм, и четверо ранено. Поляки все арестованы, хотя они и были вооружены до зубов, и не желали сдаваться.
А ты почему, Адини, так разволновалась? Не спишь, вся бледная, того и гляди чувств лишишься…
— ПапА, — смущенно сказала великая княжна, — я побывала у них, в будущем. Я видела, как они ко мне относятся. Словно я для них родная — все они старались мне помочь. А доктор Кузнецов, Алексей Юрьевич, он вылечить меня старается, от смерти спасти. Я же слышала, — Адини всхлипнула, — что в их прошлом я умерла совсем молодой. А Александр Павлович сказал мне, что я буду жить долго — долго, и буду счастлива…
Николай почувствовал, что и сам с трудом сдерживается, чтобы не заплакать. Он очень любил Адини, и при всей своей суровости, испытывал к девушке нежность и жалость.
Император обнял дочь и прижал ее к груди. — Успокойся, милая моя, — сказал он, — все будет в порядке. Эти люди посланы к нам самим Господом. Если мы будем с ними честными, и если у нас хватит ума не повторить те ошибки, которые мы наделали в их истории, то наше Отечество будет спасено от многих бед и напастей. Сотни тысяч людей останутся живы, матери не будут лить слезы по своим погибшим сыновьям. Помнишь, что написано в Нагорной проповеди: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Если с их помощью нам удастся сохранить мир в нашей стране, то я буду считать, что это самое лучшее, что я совершу за все время моего правления.
— ПапА, ты самый лучший и самый добрый человек на свете, — всхлипнула Адини, — я тебя очень люблю. Я случайно услышала, — тут Адини покраснела, — что ты собираешься ехать в Аничков дворец, чтобы встретиться с этими людьми. Возьми меня с собой…
В Аничковом же дворце уже началось «производственное совещание», на котором присутствовали все, кто принял участие в этой «ночи длинных ножей» — так окрестил все произошедшее Шумилин — младший.
Ротмистр Соколов, приехавший во дворец прямо из здания у Цепного моста, рассказал, что задержанных поляков, после оказания им первой помощи, сразу начали допрашивать. Некоторые заупрямились и молчали, не отвечая на вопросы следователей. А некоторые, наоборот, перепуганные насмерть, трещали не умолкая, словно боясь, что как только они перестанут говорить, их снова передадут в руки звероподобных жандармов, после чего за их жизнь не дадут и ломаного гроша. Следователи не успевали записывать все то, что спешили сообщить им арестанты. По большей части они несли разную чепуху, но кое‑что интересное для ведомства Александра Христофоровича, они все же сообщили.
Так, например, выяснилось, что сагитировал их приехать в Петербург один британец, пообещав хорошее жалование и непыльную работу. К примеру, по указанию их старшего кого‑нибудь избить или прикончить. Но все переговоры с этим британцем вел этот самый старший, о котором шляхтичи знали лишь то, что зовут его пан Збышек, и что он во время мятежа в ноябре 183о года в Варшаве он убивал русских солдат, а потом был правой рукой самого князя Адама Чарторыйского. Пан Збышек как‑то раз проболтался, и сказал, что у князя Адама в Петербурге осталось много знакомых и сторонников еще с той поры, когда он был министром иностранных дел России и лучшим другом императора Александра I.
Шумилин, выслушав ротмистра, сказал, что он почему‑то не сомневался в том, что, как он выразился, «эта ясновельможная сволочь», еще долго будет гадить России. В реальной истории князь Чарторыйский после восстания 1830–1831 года окопался в Париже, где поддерживал все антироссийские движения, и занимался формированием польских отрядов, которые с оружием в руках боролись против России. Некоторые из «птенцов князя Адама» отправлялись на Кавказ, где в составе отрядов горцев воевали против русских войск.
— Я вот что думаю, — сказал Виктор Сергеев, обращаясь к ротмистру Соколову, — Дмитрий Григорьевич, а не послать ли несколько толковых ребят из вашей конторы в Париж, чтобы отправить неугомонного князя в «места вечной охоты». Я полагаю, что лишь пуля в голове угомонит этого поганца, и он, наконец, перестанет строить козни России.
— Видите ли, Виктор Иванович, — смущенно сказал ротмистр, — я полностью с вами согласен, но, к сожалению, граф слишком щепетилен в такого рода делах. И он вряд ли отдаст приказ о, как говорят у вас, ликвидации князя Адама.
— Гм… — задумчиво проговорил Шумилин, поглаживая свою короткую седую бородку, — я уважаю честность и щепетильность, а так же рыцарское поведение Александра Христофоровича. Но, как у нас говорят в народе — с волками жить — по — волчьи выть. Хорошо, мы вернемся к этому вопросу чуть позже. А пока давайте прикинем — что дам делать далее…
