– Что еще сказал гребец? Пусть этот нехристь припомнит все, о чем говорили. Жизни я ему не обещаю, но быструю смерть подарю. Иначе… – Серов показал на факел в руках Рика Бразильца.
На этот раз турок что-то объяснял довольно долго.
– Человек Карамана хвастался, что они потопили два корабля христиан. Правда, потеряли шебеку и многих людей убитыми, не взяли ни золота, ни серебра, но реис Караман все равно доволен. Аллах послал ему красавицу-махвеш, которая стоит корабля и всех ахмаков,[43] что плавали на нем. Караман подарит ее дею Алжира, и тот осыплет его милостями.
Серов глубоко вздохнул. Ледяные тиски, сжимавшие его сердце, исчезли. Мысленно он уже видел, как «Ворон» подходит к пристанищу пиратов у тунисского берега, как летят ядра, разбивая башни, брустверы, стены, как сотня его парней, выхватив клинки, идет в атаку, как Шейла Джин Амалия выбегает навстречу ему и бросается на грудь. Завершалась эта картина еще одним сладким видением: Одноухий Дьявол пляшет в петле на рее «Ворона».
Он сделал знак Страху Божьему.
– Убей их, Стах. Быстро убей, не мучай.
Повернувшись, Серов зашагал к шлюпкам, у которых суетились новобранцы, затаскивая бочки с водой. Над ним пролетели ядра, грянули где-то на базарной площади, потом сзади раздался предсмертный хрип – Страх Божий резал турецкие глотки. Тегг, отстав, принялся расспрашивать Мортона и Коллета, что за добычу взяли в торговых рядах, и есть ли что-то ценное в разбитых складах. Мортон отвечал, что в складах масло, финики, рыба и прочая дрянь, жалеть о которой не стоит – такого добра на базаре полно, а вот в торговых рядах сыскались предметы поинтереснее – слоновые бивни, неплохие ткани, деньги и украшения. Из ювелирных лавок выгребли все, а в оружейных взяли сабли с камнями в рукоятях и в драгоценных ножнах. Нашлась и кое-какая посуда из серебра, подносы, миски да кувшины. В общем, как считает боцман, тысяч на сорок песо отоварились.
Когда Серов со своей свитой приблизился к пирсам, шлюпки, груженные бочками, уже отплыли, и пять шебек из семи готовились к выходу в море. Бывшие невольники с прежней сноровкой разбирали весла, те, кто умел работать с парусами, лезли на мачты, и несколько человек тащили из складских развалин что под руку попадется: смоквы и финики в корзинах, соленую рыбу в мешках, пальмое масло в глиняных кувшинах и остальной провиант. Серов вызвал Эрика Свенсона, велел облить маслом палубы на двух оставшихся шебеках и поджечь суда.
С базарной площади стали возвращаться корсары – повеселевшие, бодрые, с тем хищным блеском в глазах, который рождается в поисках чужих сокровищ, быстро и равнодушно меняющих хозяина. Брюс Кук со своей ватагой погонял запряженных в повозки быков, в повозках громоздились кипы ярких тканей, наваленная грудами одежда, сапоги из мягкой кожи, узкогорлые чеканные кувшины, широкие тазы и прочая рухлядь. Что было подороже, тащили в руках: мешочки, в которых позванивало серебро, дорогие клинки, ларцы и шкатулки, набитые серьгами, подвесками и ожерельями. Мортимер, с сияющей рожей, волочил огромный серебряный поднос, украшенный арабскими письменами; Герен и Форест гнали блеющих овец, Кирстен Брок нагрузился верблюжьей упряжью с колокольчиками, Алан Шестипалый нес сундучок с флаконами благовонного масла.
Следом за этой процессией, тащившей богатства Востока, явился Хрипатый Боб, а с ним – три сарацина в белых одеждах. Один был почтенным старцем с бородой до пояса, другой тоже пожилым, тучным и осанистым, тяжко вздыхавшим на каждом шагу. Третий, тощий и вертлявый, казался рангом пониже; он шел за первыми двумя, испуганно озираясь и что-то бормоча под нос.
Серов с удивлением нахмурился.
– Это что за три волхва?[44]
– Хрр… Старрички от прравителя этой дырры и при них – толмач, – доложил Хрипатый. – Выкуп обещают. Чтобы мы, значит, не брросали ядерр в их гадючник.
Толстяк, отдуваясь, повел рукой, и тощий выступил вперед.
– Мой, недостойный, говорить на инглиш. Кади Хасан ибн Фатих аби Хамза, светоч правосудия, спрашивать: как твой почтенный имя? Откуда ты пришел, ага? И зачем громишь город?
– Я ищу женщину по имени Шейла и своих людей, захваченных Караманом, – сказал Серов. – А пришел я с запада, из-за океана, и зовут меня капитан Серра.
– Реис Сирулла? – переспросил тощий.
– Дьявол с ним, пусть будет Сирулла! Где Караман?
– Караман нет. Ушел! – Рука тощего вытянулась в сторону моря. Потом он низко поклонился, сложив ладони перед грудью. – Ля илляха иллялах, Мухаммад расулла… Мудрый кади говорить, мой перекладывать речь почтенный акил, чтобы текла из мудрый уст в благожелательный уши реис-ага и расцветала в них, как роза в сад Аллаха. Мой…
– Смолкни, – приказал Серов. – У меня есть свой переводчик. Ну-ка, Мартин, узнай, что им нужно.
Деласкес заговорил на арабском, тучный ответил, морщась после каждого слова так, будто в глотку ему вливали уксус. Бородатый старец уставился на море, пальцы его двигались, перебирая четки, губы беззвучно шевелились – должно быть, он читал молитвы. Тощий переводчик отступил назад, спрятавшись за спиной толстяка.
– Это посланцы эмира, дон капитан, – молвил Деласкес, перейдя на английский. – Тот, что с четками – улем, служитель Аллаха, а другой – кади, городской судья. С ними катиб правителя… это как писец в западных странах, помощник во всяких делах, тайных или явных. Он…
– Секретарь, – подсказал Серов. – Значит, улем и кади… Важные персоны! А почему этот писец назвал их акилами?
– Акил означает мудрец, – сообщил мальтиец. – Улем и судья – самые мудрые люди в городе. Конечно, не считая эмира, который их прислал. Они говорят, что Караман удалился из гавани и что он – не их человек, даже не магрибинец, и они за него не отвечают. Они просят – ради Аллаха и христианского бога! – не обстреливать город и не губить людей. Они говорят, что хоть наша и их вера различны, но Аллах и Христос благоволят милосердным, добрым и щедрым. Они готовы заплатить и хотят услышать цену.
Восток – дело тонкое, особенно когда касается торговли, подумал Серов и переглянулся с Теггом. Его помощник положил ладонь на грудь, вытянул три пальца, побарабанил ими по камзолу, потом сунул пятерню за пазуху и принялся чесаться.
– Тридцать тысяч испанских талеров,[45] – вымолвил Серов. – И передай улему и кади, что мое милосердие зависит от их щедрости. Сейчас я буду обедать. Когда закончу, сундуки с монетой должны быть на пристани.
Катиб-переводчик и Мартин Деласкес заговорили разом, и лицо толстого кади вытянулось. Обменявшись парой фраз с улемом, он сообщил, что надо подумать и посоветоваться, ибо сказано пророком: торопливый теряет, мудрый находит. Но в этот момент вспыхнули два пиратских корабля, подожженных Эриком Свенсоном, и посланцы эмира догадались, что время совещаний и раздумий истекло.
