Так, что-то я отвлекся, я ж сюда по делу пришел. Объясняю Тимофею Владимировичу, что именно хотел бы купить, а заодно, выкладываю на прилавок то, что хотел бы продать. В результате получаю семь рублей за РПС и по рублю за каждый нож. А в опустевшую РДшку складываю отличный серый шерстяной свитер крупной вязки, пару черных футболок, твердый брезентовый чехол для рации, небольшой рулон тонких портянок, отрез грубой сероватой ткани на ветошь, трое классических армейских ТТСов[29] и полулитровую пластиковую бутылочку с маслом. Тапки и кошелек Старосельцев советует мне купить на рынке, расположенном ближе к восточной окраине станицы. Я расплачиваюсь и уже собираюсь откланяться, как Старосельцев снова вспоминает о моем маскхалате.
– Подожди-ка меня тут, ладно, Миша? Я даже лавку закрывать не буду, туда и назад. Если кто придет, скажи, вышел дед Тимоха, сейчас будет.
Я никуда не тороплюсь, а потому покладисто соглашаюсь. Старосельцев уходит, а я остаюсь в лавке. С 'туда и назад' Владимирович явно погорячился. Вернулся он только минут через пятнадцать, зато с чрезвычайно довольным видом. А 'березку' мою и отстирали начисто, и даже отгладили. Блин, хорошо не накрахмалили, а то был у моей бабули такой 'безобидный' бзик – крахмалить до жестяной жесткости все подряд. Вот, помню, я по детству намаялся!
Прощаюсь с хозяином лавки и выхожу на улицу.
Тут-то меня и вяжут… Вернее – пытаются…Силенок у ребят полно, а вот умения явно не хватает. Вся суть задержания в паре в том, что оба задерживающих должны брать 'объект' одновременно, лишая его маневра и подвижности. Тут левый слегка запаздывает. Когда кто-то стоящий прямо за дверью резко хватает меня за правую руку, я начинаю действовать не раздумывая: хлестко, от локтя, наношу расслабляющий в пах. Слышу, как резко выдыхает нападающий, ага, попал удачно, а потом, вкладывая в удар энергию разворота всем корпусом, бью полусогнутыми напряженными пальцами левой ладони ему точно в кадык. 'Клиент', закатив глаза, оползает по стене на асфальт. Второй, стоявший слева, бросается на меня, но пропускает сперва резкий пинок в колено, а потом, простую, без затей, 'тройку' в голову и оседает мне под ноги.
– А ну, замер! На колени! Руки за голову! Пристрелю нахер, сука!!! – слышу я злой и растерянный молодой голос со стороны припаркованного у обочины УАЗа. – Охранная Рота, ты арестован!
Вот и приплыли… Надеюсь, я никого из этих обормотов криворуких не убил… Медленно, чтоб этот перепуганный тем, как я в две секунды уделал двух его коллег, щенок не надавил сдуру на спуск, опускаюсь на колени, складываю руки на затылке.
Народу в камере немного всего восемь человек, я девятый, но она маленькая, и оттого тут довольно тесно. Да еще полное отсутствие вентиляции, и проистекающие из этого жара и вонь. Воняет давно не мытым потным телом, нестиранным бельем, портянками и расположенной в дальнем углу, отнюдь не озонирующей воздух, парашей. Фу, мля, в некоторых наркоманских шалманах, которые мы по долгу службы периодически 'накрывали', и то воняло меньше. Конвоир грубо впихнул меня внутрь, и, захлопнув дверь, загремел засовом. Молча прохожу к двухъярусным деревянным нарам из плохо оструганных толстых досок, забираюсь на верхний ярус, чтоб сверху всякая дрянь на голову не сыпалась и, прислонившись спиной к бетонной стене и опершись подбородком на сложенные на согнутых коленях руки, погружаюсь в невеселые мысли.
Вот и допрыгался ты, Михаил Николаевич. Гадать, на чем ты прокололся, бесполезно. Проще сказать, на чем ты НЕ прокололся. Вопрос в другом: за кого тебя принимают местные? И как доказать им, что ты – вовсе не он? Сейчас даже если рассказать правду, примут уже не за сумасшедшего, а за хитрого вражину, симулирующего сумасшествие. Ой, попал!!! А Старосельцев тоже хорош, гад: улыбался, зубы заговаривал, а сам, мозги мне запудрив, помчался 'особистов' местных вызывать. Хотя, он со своей точки зрения полностью прав. А вдруг я шпион? Ага, блин, американский! Из-под груды радиоактивного пепла выкопался, вплавь через океан перебрался и сюда притопал. Узнавать самую главную Военную Тайну.
А самое поганое, что ни задержавшие меня бойцы, ни младший лейтенант, 'допрашивавший' меня перед отправкой в камеру, не подкинули ни малейших намеков на этот счет. 'Допрос' вообще был верхом кретинизма, меня, притащили в какой-то кабинет, хозяин которого сообщил, что меня обвиняют в шпионаже, 'откатал' на листе бумаги тушью отпечатки моих пальцев и ладоней и задал всего один вопрос: 'Сам, добровольно, рассказать ничего не хочешь?' Ню-ню, что ж вам сказать-то? После того как я отрицательно мотнул головой, 'мамлей' просто дал отмашку конвоирам, мол, уберите это. Они и убрали, в подвал, в эту самую камеру. Предварительно отобрав куртку от 'горки' и шнурки из берец. Все остальное изъяли еще раньше, прямо возле лавки деда Тимохи. И вот что интересно, камера эта расположена вовсе не в подвале Комендатуры. Привезли меня совсем в другой домик. Поменьше размерами, но укрепленный ничуть не хуже. Я так понимаю, местная контрразведка, или МВД. Коллеги, мля! Причем, судя по уровню подготовки их 'группы захвата', контрразведка тут лажовенькая. Что для меня очень и очень плохо. Уж слишком часто в подобных 'конторах' недостаток ума и профессионализма восполняют 'служебным рвением' и всяческими там лампами в рожу, резиновыми шлангами по почкам и всяким-разным в таком духе. Искалечат ведь нахрен…
– Оба-на, Трёпа, ты глянь, какие у фраера знатные ботиночки!- вырывает меня из раздумий чей-то нарочито громкий и наглый голос.
Перед нарами стоят двое. Классическая парочка: громила со 'шнырем'. Первый – голый по пояс, широкий, но какой-то корявый мужик цыганистого вида, с длинными, будто у гиббона руками, весь густо заросший черным жестким волосом. Второй – типичная 'шестерка', мелкий чмошник с нахальной рожей, больше всего похожий на шакала Табаки их мультика про Маугли.
– Ага, Гуцул, отличные, боты. И размер как раз твой. – мерзенько хихикает он в ответ на слова чернявого.
– Слышь, фраерок, как насчет обувкою махнуться? – Гуцул демонстрирует мне свои растоптанные и грязные горские чувяки[30].
Понятно, пора в камере власть менять. Легко соскакиваю с нар, и спокойно глядя на эту парочку клоунов цежу сквозь зубы:
– Ты чо разбазлался, мамалыжник? Чо лыбисся, как параша? Или зубы жмут?! А ну, нах, исчезли оба, пока в петушиный угол не определил! Или его тут нету? Так я его специально для вас двоих прям щас и организую.
Гуцул, явно не ожидавший, ничего подобного, замирает в недоумении. Потом до его ущербных мозгов доходит смысл мною сказанного. С ревом тираннозавра, которому прищемили хвост, он бросается в атаку. Ню-ню, я в 'органах' почти четырнадцать лет, сынок! А до этого – два года в спецназе. А еще раньше – детская спортивная школа. 'Двойка' в нос, апперкот в челюсть. 'Оппонент', будто подрубленное дерево, с грохотом рушится на пол. Нос я ему сломал точно. Насчет челюсти такой уверенности нет, но вполне возможно. А вот похожий на трусливого шакала Трёпа меня удивляет. Думал, он бежать кинется, а он, погань, выдергивает откуда-то узкую 'заточку' и бросается на меня. И на старуху бывает проруха, верная пословица. Если б реакция у меня была похуже, пропорол бы он мне бочину, как пить дать, пропорол бы. А так, обошлось неглубоким, но сильно кровоточащим порезом вдоль ребер. Не опасно, но неприятно. Обвожу тяжелым угрожающим взглядом остальных 'пассажиров' камеры.
