- Поддерживаю, - сказал канцлер, всматриваясь в карту.
- Не согласен, - непреклонно произнес Корчевский. – Наступление на юге имеет хоть какой-то смысл, если удастся зацепиться за реку Пилицу. Позволю себе напомнить, что до сих пор наша полевая оборона удерживала не истощенного противника только в том случае, если опиралась на водную преграду. И то не надолго. Но наступательные действия на такую глубину, причем под ударами всей центральной группировки Евгеники – это самоубийство.
- Теперь у нас есть дорожные войска, - продолжал спор канцлер, видимо решивший, что теперь он агрессивный и напористый государственный деятель. – Это серьезно укрепляет наши позиции в транспортировке войск и снабжении. И мы не стремимся разбить врага, понятно, что это пока невозможно. Достаточно будет связать его силы, это уже достижение.
- А что после? – неожиданно спросил Константин. – Допустим, что мы продержимся до августа-сентября, не потеряв Варшаву. Что дальше?
- Можно сопроводить общее южное наступление серией ограниченных операций по остальному фронту, - ответил Алюшников, но в его голосе искушенное ухо монарха уловило тень неуверенности.
- И тем ослабить ударный кулак, - продолжил мысль военный разведчик. – В пробивной силе которого мы и так не уверены.
- Я попросил бы… - начал было министр, но в это мгновение Константин поднял руку со словами:
- Господа, достаточно.
Император откинул назад голову и сложил пальцы домиком, оперев локти на подлокотники. Тяжелые веки опустились на глаза, как броневые заслонки, будто запирая мысли, не давая им вырваться снаружи.
- Суть проблемы ясна, - вымолвил Константин, не меняя позы раздумья. – От повторения по кругу объективные факторы не изменятся. Наличие противоположных и серьезно аргументированных мнений говорит о том, что однозначного и заведомо верного решения в данном случае не существует.
Невысказанное повисло в воздухе, бесплотно, но весомо, как лоснящийся маслом снаряд – если нет «естественного», очевидного решения, его предстоит выбрать тому, кто стоит на вершине управленческой пирамиды. Выбрать и принять всю ответственность за последствия.
Говорили, что в подобных случаях римляне бросали кубик-тессеру, предоставляя выбор Судьбе, и на нее же перекладывая ответственность за возможный провал. Но в век торжествующего материализма гибель миллионов должна определяться более значимыми соображениями, нежели шестигранная игрушка.
Константин вспомнил лицо Великого Канцлера – Иосифа Джугашвили, человека, который никогда не колебался. Как странно и загадочно-схожи оказались связаны судьбы людей в разных мирах… Великий администратор, слуга Империи в одном мире и ее правитель, умный и жестокий диктатор в другом. Как бы он поступил, какое решение счел бы наиболее соответствующим моменту?
«А есть ли двойник у меня?» - неожиданно подумалось самодержцу.
Мгновения тянулись друг за другом, складываясь в минуты, а Константин, не меняя ни позы, ни выражения лица, все так же прикрыв глаза, думал. Лишь мерное, почти незаметное движение груди говорило, что это живой, дышащий человек, а не восковое изваяние.
Неожиданно он распрямился в кресле, положив руки перед собой, буквально припечатав ладонями гладкую столешницу. Обвел присутствующих пронизывающим взглядом и сказал:
- В грядущей кампании мы будем придерживаться оборонительной стратегии.
Штабист остался неподвижен, канцлер кивнул - дескать, покоряюсь монаршей воле. Министр вскинулся было, но осекся, буквально уколовшись об острый взгляд императора.
- Крайнее южное направление вражеского удара не рассматриваем, - продолжил Константин, и Алюшников не сдержавшись, стиснул кулаки, но снова промолчал.
- Наш враг по-своему скован в силах, так же, как и мы, - рассуждал вслух монарх. – И так же как мы не можем проиграть кампанию этого лета, Евгеника не может терять время. Им нужна еще одна победа, еще один разгром наших сил. Я считаю, что, веря в свое безусловное тактическое превосходство, они будут действовать самым простым образом. Ориентируясь не на хитроумный замысел, а на простые действия, приводящие к результату самым коротким и безопасным путем. Поэтому Нация атакует нас с Плоньско-Цехановского выступа и от Люблина. Исходя из этого, мы будем планировать будущее оборонительное сражение.
- Ваше величество! – Алюшников резко поднялся и взмахнул руками в жесте предельного отрицания. – Это ошибка! Это огромная, непоправимая ошибка! Вы ставите на кон судьбу России, опираясь на куцые представления о стратегии нацистов и опыт другой войны иного мира!
- А вы больше не будете министром обороны, - проговорил Константин. – Потому что армия и война – это порядок и дисциплина. И если нижестоящее звено открыто противится решению вышестоящего, это страшнее любой ошибки. Вы отправитесь в действующую армию.
Алюшников какое-то время стоял, потрясая полусжатым кулаком, под тяжелым взглядом монарха. А затем резко развернулся и почти бегом вышел из кабинета, не произнося ни слова, даже не спросив разрешения удалиться.
- Что ж, решение принято, остается его исполнить, - констатировал Корчевский, снимая пенсне.
- Ваше Величество, - с преувеличенной мягкостью вопросил канцлер. – Следует ли принимать Ваши слова как окончательное решение, или, быть может, это были общие соображения, высказанные вслух? Мне представляется, что Вы все же придаете несколько преувеличенное значение, как выразился наш… коллега, «иномировому опыту»… Не следует ли отложить решение, чтобы еще раз принять во внимание, взвесить и оценить сопутствующие факторы и критерии?
Император встал и подошел к стене, на которой крепилась огромная карта Восточной Европы, перечеркнутой изломанной красной линией. Заложив руки за спину, он с минуту, а может быть и дольше всматривался в многоцветие условных обозначений, паутину дорог и флажки, отмечающие перемещение соединений.
- Нет, - тихо, но с непреклонной решимостью произнес Константин. И повторил.
- Нет. Не следует. Такова моя воля.
Император так и не повернулся лицом к покидающим кабинет сподвижникам, поэтому никто не увидел посеревшего лица с чуть подрагивающими, бледными как у мертвеца губами.
У самой двери канцлер задержался и, после секундного колебания, негромко сказал:
- Я преклоняюсь перед Вашей решительностью. Сомневаюсь, что смог бы быть столь же решителен и тверд, окажись я сейчас на Вашем месте. Но… Да поможет нам Господь, если Вы ошиблись.
- Чудесное зрелище, - лирично сказал полковник, созерцая большую, почти в четверть стены, схему организационной структуры бригады.
- Да уж! - совершенно искренне согласился майор.
Посторонний и несведущий взгляд мог бы принять двух офицеров за родных братьев. Оба в одинаковых маскировочных комбинезонах, вытесняющих в армии старомодное обмундирование. С небольшими офицерскими нашивками вместо больших погон и неизменными коробками антигазовых масок на поясе. Однако полковник был заметно старше, чуть ниже ростом и пошире в плечах, майор помоложе, выше и тоньше в кости. Ни дать, ни взять – «мужик от сохи» и «тля городская», как говаривали на рубеже веков, во время массового исхода крестьян в города. Единственным существенным отличием были металлические протезы, заменявшие полковнику кисти рук.
- Посмотри, как красиво, как гармонично все продумано и организовано, - заметил старший. – Шесть пехотных батальонов, три роты тяжелого оружия – крупнокалиберные пулеметы, минометы, безоткатки. Рота «шагоходов», рота управления, взвод связи, хозяйственная рота, авторота, гаубичная батарея, две пушечные батареи, зенитно-ракетная батарея, батарея противотанковых орудий, зенитные «Мангусты», два бронебатальона, даже медицина в составе двух санитарных рот и медсанбата облегченного типа.
- И не забудем, что бронебатальоны не с какими-нибудь автомобилями, и даже не с новобашенными «Медведями» - дополнил майор. – А самые что ни на есть «Балтийцы».
- «Балтийцы» - это вещь, - мечтательно протянул старший. – Чудесные машины.
- Да, просто сказка, - согласился майор.
Замолчав, оба несколько секунд созерцали схему, проникаясь величием коллективного организационного разума штабных работников, создавших это гармоничное творение. Затем полковник с тяжелым вздохом оторвался от увлекательного занятия и провел стальной «рукой» по вороху картонных карточек, разложенных на столе. На них, по старинке, отмечались практические изменения организации и пополнения – по одной карточке на каждое подразделение. Даже беглый взгляд мог заметить, что на прямоугольных светло-коричневых картонках не осталось живого места – все изрисовано буквами, числами и схемами, многократно перечеркнуто и дополнено.
