— Так точно! — Виталий встал по стойке «смирно» и даже щелкнул каблуками. — Разрешите приступить к исполнению?
— Приступайте. — Рыбас вяло махнул ладонью, показывая, что Виталий может быть свободен.
Выйдя из кабинета, Виталий аккуратно прикрыл дверь и, привалившись к ней спиной, наконец-то перевел дух.
Зычное эхо троицкого колокола, отражаясь от подмерзшей земли, катилось по широким монастырским полям, застревая в голых сучьях бесстыдно обнажившегося, не прикрытого еще первым снежком леса. Уже виден был монастырский частокол, и надвратная церковь над главным входом манила усталых путников, обещая скорый отдых.
Перед полуприкрытыми воротами Адаш и Сашка спешились и, ведя за собой лошадей в поводу, прошли внутрь. Остановились у коновязи, осмотрелись. Большой двор пустынен: вся братия была на вечерней службе. И лишь через мгновение путешественники заметили чернеца, спускавшегося к ним сверху, из башни.
— Эй, монах, — крикнул Адаш, — позаботься о лошадях, мы к преподобному Сергию с письмом от боярыни Вельяминовой!
— Вся братия на службе и преподобный там же, — ответил монах, откидывая назад капюшон.
— Ба-а! Брат Ослябя! — радостно завопил Адаш. — Ты ли это?! Сколько лет, сколько зим! — Старые знакомые крепко обнялись и троекратно расцеловались. — Вот уж где не ожидал встретить старого вояку!
— Где ж мне еще быть, как не в монастыре? — грустно усмехнувшись, ответствовал монах. — Не завел семью вовремя, деток не нарожал, теперь приходится встречать старость в монастыре. Но ты-то как, брат Адаш? Где умудрился приткнуть свои старые кости?
— Это я-то старый? — захорохорился Адаш, подкручивая одной рукой длинный вислый ус, а второй хлопая по плечу старого товарища. — Да мне только прошлым летом сорок исполнилось. Я еще и жениться успею и сынов себе завести. Ты-то постарше меня годков на десять будешь? А, старый греховодник?
— На одиннадцать… Э-эх-хе-хе, грехи мои тяжкие, — притворно завздыхал монах. — Так, где теперь службу несешь, Адаш?
— Вот, — Адаш указал на Сашку, — сынок нашего тысяцкого, Тимофей Васильевич.
— Ну-у… Похож, похож. — Ослябя поклонился Сашке, а когда тот протянул для рукопожатия руку, несколько замешкался, видимо от неожиданности, но потом, спохватившись, ответил крепким рукопожатием хваткой еще руки.
«Е-мое, — тем временем думал Сашка, — тот самый Ослябя! Ведь это ж я его могилу видел!»
— Добрый воин растет, — похвалил своего воспитанника Адаш, — весь в отца. Ему бы только разок в большой битве побывать, чтобы опыту поднабраться, и…
— Гм, гм-гм, — закашлялся Ослябя, перебивая товарища. — Поговаривают, что недолго больших битв ждать осталось. Это правда?
— О том и говорить с преподобным присланы, — опередил Сашка Адаша.
— Знаете что… — Ослябя заложил в рот два пальца и лихо, по-разбойничьи, свистнул. — Паисий, поди сюда. — Вечерние сумерки уже сгустились настолько, что только по грохоту подкованных сапог о ступени можно было догадаться, что с башни кто-то спускается.
— Да, отец Андрей… — раздался ломкий юношеский басок, столь неожиданный при такой мелкой и тощей фигуре, как у приближающегося к ним монашка.
— Запирай ворота, Паисий, да отведи коней в конюшню, да подпругу не забудь ослабить, да выводи их…
— Да знаю все… — обиженно загудел Паисий. — Сделаю.
— Вот и хорошо, — согласился с ним Ослябя. — А я путников в странноприимный дом провожу. Действуй, Паисий. Пойдемте, — сказал он, обращаясь уже к Сашке и Адашу. — Нет вам смысла преподобного дожидаться. Службы у нас длинные, а сегодня особенно. Потрапезничаете да спать ляжете. С дороги-то устали небось. А завтра утром и с преподобным поговорите.
Путники, согласившись с Ослябей, последовали за ним.
— А скажи-ка, брат Ослябя, извини, отец Андрей, — начал издалека Адаш, — не благословишь ли уставших путников на принятие толики хлебного вина под трапезу? А? — Он выразительно похлопал себя по бедру, где у него висела пристегнутая к поясу внушительного вида фляга.
— А что ж не благословить? Благословлю. Вино и монаси приемлют. А вы люди вольные, никаким уставам неподотчетные.
— Может быть, и ты, отец Андрей, как-нибудь…
— Эх-хе-хе, — завздыхал старый солдат, — да уж замолю как-нибудь.
Проснулся Сашка от яркого белого света, наполнившего всю светелку. Свет был так ярок, что резал глаза даже через закрытые веки.
— Здоров же ты спать, государь, — услышал он голос Адаша. — Сразу видно, что совесть твоя пока чиста. Нет на ней еще пролитой кровушки.
Спросонья Сашка чуть было не принялся разубеждать Адаша, но вовремя спохватился. Поднявшись, он выглянул в окно. Пушистое белое покрывало укрыло грешную землю, от чего божий мир казался новеньким, чистым и умиротворенным, и только парящих ангелов с большими белыми крыльями не хватало над всем этим великолепием. Сашка натянул штаны и босиком выбежал во двор. Чуть-чуть подзадержавшись, за ним последовал Адаш. Сашка, уже умывшийся первым снегом, встретил припозднившегося наставника большим пушистым снежком.
— Сразу видно — потомственный воин, — с удовлетворением констатировал Адаш, когда они вернулись в светелку и растирались жесткими холщовыми полотенцами. — А иначе откуда тебе знать ордынский обычай?
— Наверное, зов крови, — отшутился Сашка, не вдаваясь в объяснения. — Много я проспал-то?
— Да уж заутреню отслужили.
— Поспешим. Оденемся и сразу идем искать преподобного.
Но искать никого не пришлось. Едва посланники боярыни Вельяминовой успели облачиться, как за дверью раздались шаги. Дверь распахнулась, и в светелку вошел преподобный в сопровождении Осляби. В простом черном одеянии, седобородый, высокий, худой. Из-под косматых бровей на них пристально глядели глубоко посаженные строгие глаза.
— Мир вам, путники.
— Благословите, отче! — Адаш бухнулся перед преподобным на колени, громыхнув об пол уже пристегнутым к поясу мечом.
«Сам Сергий Радонежский! Вот это да! Неужто настоящий?» — успела промелькнуть у Сашки шальная мыслишка перед тем, как он вслед за Адашем преклонил колени перед одним из самых чтимых в русской истории людей.
— Благослови, отче!
— Бог благословит, — молвил преподобный, осеняя их крестным знамением. — Что у вас ко мне?
— Письмо от матушки моей, боярыни Вельяминовой, — ответил Сашка, поднимаясь на ноги.
Отец Сергий сломал печать, развернул свиток и принялся читать послание, писанное крупными, ровными буквами.
— Значит, в Кострому, к князю Дмитрию отправляетесь, юноша? — строго спросил он у Сашки, завершив чтение. — И что намерены там сказать, чего добиваться?
