Два непонятных сооружения во дворе, не уступающими размерами их старому домишке оказались коровником и конюшней. В коровник легко вошло бы три коровы, а у них одна Пеструха. Кобылка Серуха тоже терялась в новой конюшне, да и холодно им было бы в таких хороминах, потому разместили их пока вместе. И, как оказалось, зря. Через пару дней к ним на двор пригнали огромадную, по сравнению с их Пеструхой, корову и сказали, что зовут это чудо Манькой. А на следующий день приехали сани и сгрузили стог сена, с наказом хорошо коров кормить. Не прошло и двух дней и снова пополнение в их хозяйстве, пригнали двух козочек и привезли двоих же двухмесячных розовых поросёночка. Пришлось живность перетасовывать. Коров поселили в коровник, а Серуха разделила конюшню с козочками и свиньями. Тихон только две перегородочки соорудил. Фомины совсем растерялись, чем же столько живности кормить, но и об этом, оказывается "Петюнюшка" позаботился. Сгрузили им на двор ещё стог сена, и пять мешков овса.
Утром в субботу к ним опять заехали сани. Сгрузили целый ворох новой одежды, а старую велели прожарить, чтобы ни вшей, ни блох, ни одной не было. Ещё сообщили, что в воскресенье на Покров Пресвятой Богородицы в храме будет большое богослужение, а потом слово скажет княжич.
Событие тридцать первое
Петер Шваб был судетским немцем. Он приехал в Московию, прослышав, что там нужны книгопечатники, ещё десять лет назад. Приехал вместе с женой и двумя детьми, двенадцатилетним Рейнгольдом и пятилетней Анной Марией. В 1611 году, когда поляки заняли Москву он, вместе с братьями Фофановыми Никитой и Иваном, сбежал в Нижний Новгород. Здесь они продолжили работу и даже отлили новый шрифт, гораздо красивее прежнего. После избрания на царство Михаила Фёдоровича Романова всех печатников потребовали назад в Москву, на вновь отстроенный печатный двор, со всеми "штамбами" и другими снастями. Почти все и уехали. Петер же купил здесь дом, женил на дочери местного подьячего сына, и снова срываться неизвестно куда, при непрекращающейся войне с ляхами, не захотел. Часть шрифта и кое, какое оборудование у него осталось. И сейчас он думал, какую книгу попытаться набрать и напечатать.
В дверь его мастерской постучали и Петер, обтерев руки от краски куском тряпицы, пошёл открывать. На пороге стоял высокий юноша, гораздо выше низкорослого Шваба, в дорогих княжеских одеждах.
– Разрешишь ли хозяин зайти в твою мастерскую, – поздоровавшись и слегка наклонив голову, поинтересовался пришелец.
Петер разглядел, что его коня держит под уздцы настоящий шляхтич.
– Заходите. Гости в дом – удача в дом, – Петер в пояс поклонился гостям.
– Я – Пётр Дмитриевич Пожарский, – без обиняков представился юноша.
Ну, конечно же, кто сейчас в Нижнем не слышал о сумасбродном княжиче.
– Меня зовут Петер Шваб, – нейтрально ответил печатник.
– Петер, давайте попробуем перейти на ваш родной язык. Наверное, я изучал другой диалект, но попытаемся понять друг друга. Если не получится, снова перейдём на русский.
– Охотно, герр Питер, – уже по-немецки ответил Шваб.
– Я бы хотел заказать у вас напечатать книгу, – выдал юноша. Слова были ужасно исковерканы, а произношение и того хуже. Больше всего диалект, на котором произнёс фразу княжич походил на верхнесаксонский. Тем не менее, Петер его понял.
– Что же это за книга? – теперь пришла очередь морщить лоб Пожарскому, хоть печатник и перешёл на верхнесаксонский диалект.
– Это азбука или букварь, книга по которой дети будут учиться читать и писать, – по-русски сказал княжич, поняв, что по-немецки они могут и не точно понять друг друга.
– Я видел изданную в Вильно лет двадцать назад азбуку. Её издал Лаврентий Тустановский, – покачал головой немец, но в Московии таких книг ещё нет.
– Вот и хорошо. Будет сразу правильная, – усмехнулся непонятно чему княжич.
– Вы, Пётр Дмитриевич, хотите, чтобы я её составил? Это большой труд. И я не совсем русский, могу и ошибиться, – предостерёг Петра книгопечатник.
– Нет, герр Петер. Я её составил. Я придумал свой алфавит. И букварь будет с этим алфавитом. Мне нужно сто экземпляров. Это не всё, – остановил он попытавшегося возразить Шваба, – По подобию моей азбуки вы найдёте любого хорошо знающего русский язык и составите с ним вместе азбуку на обычном алфавите. Можете привлечь вашего свата. Он ведь подьячий и должен хорошо знать русский. Я хорошо заплачу за обе книги.
– Но так, же нельзя, Пётр Дмитриевич. Если каждый начнёт изобретать свой алфавит, то, что станется с языком, никто не сможет понимать друг друга. Великие святые Кирилл и Мефодий, составили для вас алфавит, и многие страны признают его.
– Даже спорить не буду, – согласился с немцем Пожарский, – Но Кирилл и Мефодий жили почти восемь веков назад и были греками. Они ужасно запутали всё. Давайте вы сначала ознакомитесь с моей азбукой, а потом мы ещё поговорим на эту тему.
– Хорошо, герр Питер, – Шваб принял передаваемые ему листы.
– У меня к вам ещё один вопрос уважаемый господин Шваб, – переменил тему Пожарский, – Вы ведь хорошо знаете многих в немецкой слободе, здесь в, Нижнем Новгороде?
– Да, у меня много приятелей среди земляков, – широко улыбнулся книгопечатник.
– Можете вы мне посоветовать человека, который бы согласился съездить в Австрию, найти там придворного астролога и учёного Иоганна Кеплера и передать ему моё письмо. Я хочу уговорить этого человека переехать сюда. В Европе началась большая война. Католики будут убивать протестантов. Протестантские монархии вступятся за них, и война охватит всю Европу. Я хочу предложить лучшим учёным Европы переехать сюда, в спокойный Нижний Новгород и работать на меня, преподавая в школе, и, получая за это в десять раз больше денег, чем они получают от своих жадных монархов, – Пётр говорил это спокойно, а лицо печатника вытягивалось с каждым словом этого юноши.
– Это правда? Что же за война началась в Европе? – судорожно сглотнул Шваб.
– Чехи в Праге выбросили из окна троих австрийских чиновников. Война идёт уже почти пять месяцев, – старый генерал в академии изучал тридцатилетнюю войну, но вот точной даты начала не помнил, где-то в мае.
– Почему, же вы герр Питер выбрали именно герра Кеплера?
– Это самый известный астроном, которого я знаю.
– Но ведь есть ещё и Галилео Галилей. Это не менее великий учёный, – просветил Пожарского Шваб.
– Я не знаю, где сейчас живёт Галилео Галилей, слышал у него проблемы с иезуитами и инквизицией. Его я бы тоже с удовольствием пригласил в Нижний с семьёй и учениками. То же касается и Кеплера. Я не знаю латыни. И если вы найдёте такого человека, то хотел бы, чтобы кто ни будь, перевёл письмо, которое я напишу им на латынь, – обрадовался бывший генерал осведомлённости печатника.
– Отлично, герр Питер, эту вашу просьбу я исполню с радостью.
На этом пока и расстались.
Событие тридцать второе
Пётр Пожарский вышел из церкви последний. Понятно, стоял первый, вот и вышел последний. Некуда было выходить, по его велению и по щучьему хотению, всё 165 Пурецких мужиков пришли в церковь в воскресенье 14 октября 1618 года по случаю праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Надо сказать, что две привезённые князем травницы были не так себе, а были ого-го. Они за этот месяц поставили настоятеля отца Матвея на ноги. Тут притирания, там компресс, здесь отварчик попить, потом грудь мёдом намазать, да капустных листов сверху. Вот и пошёл на поправку старичок. Службу отстоял, даже проповедь прочёл, что за добро добром платить надо. Молодец дедушка.
На площади перед недостроенным ещё новым храмом собрались все. Все 165 мужиков с жёнами и детишками старше десяти лет, совсем маленькие с бабками остались по домам, чуть в стороне стояли его стрельцы. На днях он отписал царю грамотку, прося того отпустить этих стрельцов к нему с семьями и хозяйством, бо собирается он, слуга царёв недостойный, весной сходить на Урал-камень разведать нет ли там чего полезного для страны и Государя, кроме соли и зверя. Ещё чуть в стороне стояли печники, что решили перебираться в Вершилово. Стояли монашки, лепясь к своим практически достроенным кельям. Чуть не успели к покрову, буквально на пару деньков, уже внутренней отделкой плотники занимались. Рядом с ними чернели и рясы иконописцев. Те уже в своих домах жили и работали как проклятые, обеспечивая новосёлов иконами. Рядом с Петром стояли его управляющие. Оказывается, очень много народу уже от него зависит. А ещё ведь через шесть недель Юрьев день. Пётр его боялся. С него и начал.
