русские фильмы надо если не переводить на мову, то хотя бы субтитры внизу экрана пускать. Я бы на месте украинцев обиделся… Так к чему я это? Ага! Сижу я значит, на диване, смотрю вполне серьёзный фильм про Великую отечественную… Подбегает солдат к майору… Кстати, и там майор! Кругом одни майоры! Ну, в общем подбегает, и, как положено, и говорит: «Товарищ майор! Разрешите обратиться». А в субтитрах написано: «Пане майоре!..» Я чуть с дивана не упал!
Ладно, не будем брать пример с хохлобандеровцев, оставим традиционное обращение. Тем более, что казаки — предки современных «великих укров», в отличие от своих потомков, не стеснялись называться «товариществом». В общем — товарищ майор, он и в Африке товарищ майор.
— Товарищ майор! И что за цирк вы тут устроили? — вопросил я, грозно нахмурив брови.
Майор сделал непонимающее лицо. Зря. Лучше бы сразу повинился.
— Для кого весь этот спектакль? — ледяным голосом задал я ещё один риторический вопрос. Мы — не комиссия из Минобороны России, не журналисты Первого канала, и даже не Президент Медведев с премьер-министром Путиным. Нам пыль в глаза пускать не надо. Доложите, к чему вы готовите личный состав по основной программе?
— Спецоперации в тылу противника. Разведывательно-диверсионная деятельность.
Ага, кажется, до майора начало доходить.
— Ну и что это за спецоперация? Сначала среди бела дня два вертолёта своим тарахтением сообщают противнику о том, что летит РДГ, за полчаса до подлёта. Потом они любезно влетают в зону поражения ПЗРК и крупнокалиберных пулемётов противника. Если оному противнику вдруг окажется лениво их сбить, то ему прямо на голову сбрасывается десант. Который запросто можно расстрелять ещё в воздухе. По крайней мере, уполовинить, если парашютисты массово будут применять затяжные прыжки. Но затяжных прыжков я что-то не увидел. Впрочем, общего впечатления они бы всё равно не изменили… Плохого впечатления, товарищ майор.
Теперь майор уже не пытался сделать вид, что не понимает, о чём я. Но смотрел прямо, взгляд не отводил… Хорошо, сегодня слишком сурово наказывать не будем. А там поглядим…
— И ещё учтите: боеприпасы в этой местности на деревьях не растут. Керосиновые реки тоже не протекают. За всё приходится платить. А вы только что без толку потратили два вертолётных боекомплекта и хренову тучу топлива. В общем, на первый раз получаете выговор в устной форме и удержание из зарплаты в размере месячного оклада. Если подобное повторится ещё раз, так легко не отделаетесь. Понятно?
— Так точно! — гаркнул майор.
— Ну, раз понятно, давайте посмотрим ваши планы подготовки. А вы пока дайте команду личному составу построиться.
— Синицын, командуйте построение, — бросил майор одному из своих сопровождающих, и когда тот умчался выполнять приказание, предложил нам пройти в штабную палатку.
Планы подготовки, в отличие от только что виденного мною шоу, оказались толковыми. По крайней мере на мой дилетантский взгляд. Надо всё-таки ввести должности министра обороны и начальника генштаба. Пусть для начала даже в одном лице. Ибо ни я, ни даже, подозреваю, Сергей Петрович, во всех тонкостях в военных вопросах не разбираемся. Лично моих познаний хватает только на то, чтобы отличить настоящую боевую подготовку от спектакля. А этого мало. В общем, ещё один узелок на память… Когда вернусь — не забыть…
— Личный состав по вашему приказанию построен! — прервал мои размышления майор. Странно, вроде никто ему не докладывал… Ну да, а гарнитура в ухе на что? Кстати, а чего ж это он бедного Синицина послал народ строить, когда мог по рации команду отдать? Думал, что разнос продолжится, и убирал лишних свидетелей позора? Скорее всего…
— Ладно, давайте посмотрим на ваших бойцов, — согласился я.
Подчинённых майора оказалось больше батальона, но меньше полка. А мне помнится, что «наших» здесь должно быть чуть ли не на дивизию. А где остальные? Я вполголоса задал этот вопрос папаше Мюллеру.
— Тренируем по очереди, — объяснил тот. В полном составе начнём потихоньку собирать всех перед днём «Д», — пояснил тот.
«…И часом „Х“», — добавил я про себя, двигаясь вдоль строя. Мужики подобрались нормальные — не пацанва срочной службы. Взгляды у всех спокойные, уверенные. Форма нормальная — НАТОвский пустынный камуфляж, не наше х/б и панама, памятные мне ещё по моей срочной… Все поджарые, мускулистые. Дохляков и колобков нет.
— Как служба, боец? — выбрал я наугад одного.
— Нормально… товарищ проверяющий! — ответил тот, слегка запнувшись после первого слова. Ну да, ни моего звания, ни должности он не знает. И, пожалуй, на этой стороне это хорошо. На будущее, возможно, надо вообще пускать вперёд кого-нибудь, вот хоть бы папашу Мюллера, а самому оставаться как бы «в свите». Надо было про это раньше подумать. А сейчас уже «засветился».
— Не жарко после русского климата? — спросил я, лишь бы что-то спросить. Пусть разговорится…
— Никак нет! Не жарко. Да я тут и не впервой…
— Хорошо… — удовлетворённо заметил я, про себя удивившись: вроде молод он, как для исполнившего интернациональный долг в этих краях. А что ещё? Иностранный Легион? Частные «охранные фирмы»?
— Жалобы, пожелания есть? — последний стандартный вопрос.
— Никак нет! — и стандартный ответ.
Ещё несколько бойцов на подобные вопросы дали подобные ответы. Чего и следовало ожидать. Кормим-поим мы их неплохо, снабжение тоже на уровне… Да и оплата… — я тяжело вздохнул. На эти деньги можно было бы много чего накупить, но в нашем случае известная пословица «Кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую», была актуальна как никогда.
Ну что ж, на нашу армию я посмотрел, пора и домой. Можно, конечно, было ограничиться и отчётами, что я, наверное, в будущем и буду делать, но увидеть, что происходит, своими глазами, всё же было надо. Отчёты отчётами, а личные впечатления личными впечатлениями.
Сухо попрощавшись с майором (а как ещё прощаться с провинившимся?), я вернулся к вертолёту.
На сегодня всё. Дверца захлопнулась, отрезая нас от внешнего мира. Вертолёт, натужно взвыв турбиной, оторвался от земли, набирая высоту, сделал круг над лагерем, и взял курс на базу…
* * *
«В буднях великих строек,
В весёлом грохоте, в огнях и звонах»
Лежащий на скромной постели в двухместной комнате деревянного барака старик откинул одеяло, приподнявшись на локтях, глянул в голубой квадрат раскрытого окна, из которого доносилась знакомая с детства с песня, и с кряхтением перешёл в сидячее положение. Умели раньше, если хотели… И строить, и воевать, и песни сочинять… И любить. Сейчас так не могут.
Старик поднялся на ноги, и, по укоренившейся
