потребителям.
Эта технология, с начала 30-х годов ставшая доминирующей в отрасли — дала возможность советской фармацептической промышленности, получать дешевый йод практически из отбросов — полностью освободив страну от необходимости его импорта.
Затем, написав записку:
— Если согласны заниматься этой темой, езжайте в Ульяновск — в «ОПТБ-007» и обратитесь к Александру Михайловичу Краснощёкову. Он привлечёт специалистов-технологов, которые помогут Вам оформить патент и разработать проект небольшой опытно-экспериментальной установки. Затем, если результаты впечатлят — будем думать об финансировании проектирования и строительства завода.
Спохватившись, хлопаю себя по карманам:
— Кстати, материально не нуждаетесь?
Растерянно от столь перемены судьбы:
— Не отказался бы…
— Вот Вам полторы сотни — чтоб добраться до места и на первое время устроиться.
Мнётся, затем преданным псом заглядывая в глаза:
— А на чьё имя будет оформлен патент?…На паях с Вами? Согласен на двадцать процентов.
Бурчу сердито:
— Вот мне только ещё не хватало счастья — йодом мараться! На Вас, уважаемый!
Смотрю на его по-детски бурое ликование — в ведь вроде взрослый мужик пятидесяти лет и, улыбаюсь:
«Не охота лишний раз светиться с патентом… Всё равно я своё с тебя возьму, шибко не радуйся!».
Финансовые цепи, они покрепче даже брачных уз будут.
Вроде приручил, но однако на всякий случай — всё же написал на него «закладную» и спрятал в подальше среди своих бумаг. Мол, если что: собирался просигнализировать на классовую вражину «куда надо» — да запарился по причине последствий контузии и предельной занятости.
* * *
Не так оказался страшен чёрт, как его историки малюют!
Генрих Григорьевич Ягода — худой, с землистым цветом лица, в военном френче, с коротко подстриженными «под Гитлера» усиками… Правда, пока такие «сопли» под носом, назывались — «под англичанина».
Напоминал он скорее хозяйственного колхозного завхоза, чем наводящего ледяной ужас главу советской «кровавой гэбни». Да, он и есть — завхоз, который может «всё достать». А это в эпоху — даже не катастрофического, а воистину — апокалиптического дефицита и, есть — реальная власть.
Но пока «Ягодка» держится довольно скромно, стараясь особо не выпячиваться. Ведь ещё жив Дзержинский, здоров Менжинский — а при этих товарищах особо не забалуешь.
У него всё ещё впереди!
Будущий Генеральный комиссар государственной безопасности (как звучит, а? Ну, прям — песТня!), проживал на втором этаже серо-белого дома недалеко от Лубянской площади. Жил довольно кучеряво по этим временам — в многокомнатной квартире с ванной, куда я напросился помыть руки с дороги.
Захожу, гляжу и словами одного из героев романа Корецкого «Антикиллер», невольно вырвалось:
— Вор так жить не должен!
Затем, словами Глеба Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя»:
— Вор должен сидеть в тюрьме!
Мда… Желание жить — естественно, а желание жить красиво — неистребимо.
Конечно, в спальни меня не пустили, но столовая где происходил разговор — была просто шикарно просторна, с огромным «красного дерева» раздвижным столом, обитыми кожей резными стульями, шкафы и буфет — «с горкой» заполненные фарфоровой посудой… И даже с шкурой бурого мишки на полу.
Чем-то напоминает поместье помещика средней руки — как я его себе представляю.
Поздоровавшись и живо поинтересовавшись — благополучно ли я до него добрался, Генрих Григорьевич — задержав мою руку в своей, пристально уставился мне в глаза:
— Так вот ты значит какой, товарищ Свешников! Наслышан, премного наслышан…
Разговаривает подчёркнуто вежливо — даже почтительно, но почему-то при этом по загривку бегают мурашки.
«Откуда дровишки? От „Человека в кубанке“, вестимо! Хвастается, поди своей „крыше“ — какого удоисто-икрянистого осетра, он на крючок подцепил».
Выдержав его взгляд, я в том же духе:
— Про Вас я тоже наслышан, товарищ Ягода.
Заметно настораживается:
— И от кого же ты про меня «наслышан»?
— «Слухом земля полнится».
Пусть считает, что я черпаю инфу из того же «источника». Мне навряд ли это хоть как-нибудь повредит, а вот Погребинскому — вполне может быть.
Изрядно напрягшись:
— И что за «слухи»…?
— Только самые положительные. Мол, верный ленинец и непоколебимый борец с…
— Ты мне здесь баки не забивай, — как будто сбросив личину, резко обрывает мои дифирамбы, — садись и рассказывай, что ты там в своём Ульяновске творишь.
Серьёзный мужжжщщщина!
Вроде как на суде в 1937 году, на вопрос Вышинского не сожалеет ли подсудимый о содеянном, Ягода честно признался:
«Сожалею, что не расстрелял вас всех, когда возможность была!».
Значит, такая возможность была, значит…
Значит… «Паровозы надо давить — пока они всего лишь чайники»!
— Прям, не знаю что и рассказывать, товарищ Ягода… Давайте Вы будете спрашивать, а я отвечать? Только вот под чай бы! Ибо, рассказ «на сухую», это уже называется по-другому — дача показаний… Хахаха!
— Хахаха!
Прислуга…
Ой, извиняюсь — при народной власти нет никакой «прислуги»!
«Прислуживать» — низко и недостойно для человека… А вот «обслуживать» начальство — это другое дело.
Обслуга (обслуживающий персонал) в виде по-европейски хорошо одетой симпатично-сисястой девки принесла чай в фарфоровых чашках с блюдечками, к чаю что и, начался неспешно-неторопливый…
Допрос!
Зятя самого главного пролетарского писателя буржуйского происхождения, интересовало буквально всё. И первым делом бы прямой вопрос прямо в лоб:
— А расскажи-ка мне, Свешников, откуда ты у нас — такой умный взялся?
Смотрю на него и, думаю:
«Ты даже не представляешь себе — до чего я умный!».
А вслух, говорю:
— Да, как бы Вам это объяснить, Генрих Григорьевич…?
* * *
Ещё одно отличие «реальной» истории — которую я знаю, от «текущей» альтернативной реальности.
И это — полностью моя заслуга!
Есть повод собой гордиться.
18 июня 1925 года, была не принята(!!!) резолюция ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» — призывающая проявлять терпимость в отношении «попутчиков» и, не одобряющая нападки на них со стороны литераторов — вошедших во вновь созданную Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП).
А почему?
Да, потому что нет никакого РАППа!
Нет и надеюсь — никогда не будет. «Пролетарские писатели» из группы «Октябрь», в подавляющем большинстве своём никакого отношения к пролетариату не имеющие (а кое-кто из самых рьяных и к литературе), вдруг по непонятной причине перессорились, переругались, передрались и разбежались по другим литературным группировкам. А их главные идеологи — Авербах и Киршон — попали под следствие специально созданной комиссии Рабкрина (Рабоче-крестьянской инспекции) за фабрикацию биографии и подделку документов.
Искренне жаль только, что «ГУЛАГ» ещё не
