уговаривала его не раскисать. Очевидно, Любашин отец относился к той категории людей, для которых любое потрясение сродни апокалипсису. И они раскисают от малейшего дуновения ветерка перемен.
Но ничего, выход есть всегда. Во всяком случае, должен быть.
С ребятами — Олегом и Игорем — я встретилась на следующий день, когда мы с Анжеликой уехали в город.
Мы всё никак не могли пересечься: то у Игоря приболела мать, и он ездил с нею в санаторий, то Олег улетал на свадьбу к сестре в Кишинёв. Так что наш будущий бизнес всё отодвигался и отодвигался. А сейчас причина у меня была железная, поэтому им пришлось отложить все насущные дела и таки встретиться.
— И он дал четыре дня… точнее уже три, — со вздохом продолжила я и печально вздохнула.
— Так, документы на ваш дом я помню, — задумчиво кивнул Олег, — а вот по земле вопрос нужно выяснять. Если земельные участки принадлежали сельсовету, то это одно, если какому-то предприятию — другое. В общем, я посмотрю, кто там собственник, и потом скажу.
— Только ты поскорее, пожалуйста, а то мужик тот сказал, что с бульдозерами приедет и всё снесёт. Отец волнуется, соседки плачут. Они же всю жизнь там прожили.
— Я постараюсь, — вздохнул Олег, — но вы готовьтесь к переезду. Если там серая схема, то ничего уже не сделаешь.
Я внутренне вздрогнула. Что значит, ничего не поделаешь⁈ Нет, я смириться и тихо сложить лапки не могу.
Я задумалась. И тут одна занятая мысль пришла мне в голову.
— Любовь Васильевна, мы в прошлый раз так ничего и не порешали по бизнесу, — вернул меня к реальности Игорь. — Время-то идёт.
— Ну, деньги у меня есть, — сказала я, — но сам понимаешь, сейчас их тратить я не могу, пока с отцовским домом вопрос не прояснится. А то я вложу, у отца дом снесут, а что я потом буду делать? У меня двухкомнатная квартира и полный дом людей. В смысле детей. Старику там будет некомфортно. Дети, они же шумные, а ему днём поспать часок надо, чтобы всё тихо было. Так что ему отдельное жильё всё равно надо. К тому же он в квартире не хочет. Всю жизнь в деревне прожил.
— Да я понимаю, — кивнул Игорь, — просто хотелось бы какой-то определённости.
— Определённость будет, — пообещала я и рассказала ситуацию, — в общем, у меня есть пай моего зятя. Он в коме, и, скорее всего не выйдет. Но, даже если и выкарабкается, то ему будет не до завода. И там нужно деньги вложить, за паи. Одна я стопроцентно не потяну. Мы могли бы втроём выкупить весь пакет.
— Что за завод? Сколько процентов? — живо заинтересовались ребята.
Я коротко обрисовала ситуацию, и они прямо вдохновились. Игорь вообще размечтался со временем весь завод под себя взять. Он пообещал всё выяснить о позициях завода (вдруг он там банкрот или ещё что-то), через знакомых. Олег тоже был озадачен, ну а я, распихав свои проблемы на других, с чистым сердцем отправилась в Дом молитв.
Всеволод меня, как оказалось, уже давно ждал. Не успела я войти в зал, как он кивнул головой, поманив в свой дом. Видимо, разговор предстоит серьёзный. Я прошла через весь огромный зал для молитв, провожаемая злым взглядом лучезарной Марины, прошла через двор, где цветы сестры Инны пышно разрослись и пьянили пряными ароматами. И вошла в дом старейшины.
— Любовь Васильевна, проходите! — сказал Всеволод.
Ну ладно, я прошла по обыкновению в библиотеку.
— Не туда! — крикнул из соседней комнаты Всеволод, — сюда идите, в кабинет. Здесь никто не подслушает и не помешает.
Мда, начало было многообещающим. Прямо уж любопытно стало.
Я вошла в кабинет старейшины «Союза истинных христиан» и огляделась. Здесь обстановка коренным образом отличалась от обстановки остальных комнат. И хоть я нигде, кроме библиотеки не была, но, проходя через прихожую, мельком видела через распахнутые двери другую комнату — и везде обстановка была у Всеволода крайне аскетичная.
Здесь же, наоборот, дубовые резные стеллажи для книг, часть открытые, часть — закрытые. Явно работа непростого краснодеревщика. Посередине кабинета — массивный стол, крытый зелёным сукном, стул, где сидел сам старейшина, напоминал небольшой трон, инкрустированный дорогим поделочным камнем камин, на полу — затейливые узоры паркета и небольшой ковёр ручной работы под двумя мягкими креслами.
Мда, а Всеволод-то, оказывается, тот ещё гедонист-затейник. Никогда бы не подумала.
— Нравится? — просто спросил старейшина и я кивнула.
Ну не буду же я ему говорить, что обстановка меня ошеломила. Не то, чтобы я никогда раньше такого не видела, видела, и не такое, но вот кабинет этот был как бы чужеродным элементом, который, казалось, выдернули из другой обстановки и поместили сюда, в убогое аскетичное хозяйство закоренелого холостяка.
— Я здесь морально отдыхаю, — вздохнул Всеволод. — Так раньше мы жили.
Я не стала расспрашивать, где же живут советские люди в таких хоромах, явно он не из простых обывателей.
Тем временем Всеволод сполна насладился моим растерянным видом и, когда я села напротив, сказал:
— Письмо готово.
— В смысле? — сперва не поняла я.
— Письмо для Ростислава, — пристально глядя мне в глаза, сказал Всеволод. От него полыхнуло сдерживаемым раздражением.
— А! Теперь понятно! — кивнула я, — я уже и забыла со всеми этими проблемами и мероприятиями. Думала, вопрос отложен на неопределённый срок.
— Я никогда ни о чём не забываю, Любовь Васильевна, — сдержанно похвастался Всеволод, — пришлось повозиться, пока мой знакомый гравёр скопировал всё идеально.
— Эммм… Всеволод Спиридонович, — замялась я, — я понимаю и полностью поддерживаю мысль, что оригинал Ростиславу давать в руки никак нельзя. Но у меня сомнение…
— Можете говорить смело, Любовь Васильевна, — подбодрил меня старейшина. — здесь нас никто не подслушает.
— Вы
