Придя менее десяти лет назад (ещё задолго до него) со своим «золотым четвертаком» – 25 лет лагерей без права переписки, он потихоньку коптил небо – в прямом смысле этого слова, трудясь на древнем трелевочном тракторе. Единственное, что заметил за ним сразу же, как попал в конвойную команду в 1944-ом году – его странные взгляды подолгу задерживаемые на нём. Казалось, Чмырдяй – хочет что-то спросить (или попросить), да никак не решается.
– Никак знакомого во мне признал, гражданин осужденный? – как-то раз, не выдержав спросил наедине.
– Эээ… На одного моего родственника, – промямлил тот, едва слышно, – Вы похожи, гражданин начальник. Дальнего родственника, очень дальнего…
Ишь, ты! Так скоро и дополнительную пайку попросит, а потом автомат – «подержать». Пришлось предельно строго отрезать – как обрубить:
– Среди моих родственников, гражданин троцкист, врагов народа не имеется! Ни среди ближних – ни среди «очень дальних».
Это того не отвадило, хотя взгляды теперь стали краткими – бросаемые как бы украдкой. Со временем он перестал обращать на это внимание: чудаков среди его подопечных хватало с лихвой и этот ещё самый из них безобидный.
Заглушенный опрокинутый набок трактор, сейчас остывал рядом с лежащим на земле изломанной чёрной куклой хозяином – окружённого группой зэков и конвоиров, некоторые из которых уже сняли оранжевые пластмассовые каски с подшлемниками.
Подойдя, старший конвойной команды спросил, обращаясь ко всем сразу
– Кто видел, как это произошло?
Один из зэков, мня-теребя в руках подшлемник:
– Осужденный Нестеров! Людей то у нас не хватает – «пополнения» с осени не видели. Вот он и, вылез из кабины и говорит: «Давай, помогу»… А крюк то у Петьки, по запарке как соскочит с бревна – оно и покатилось с горочки по направляющим! Я едва успел крикнуть «Берегись!» – наши все прыснули как горох в сторону, а этот стоит – варежку раззявил. Потом, опомнился видать: прыг-скок – а сзади трактор…
Помяв подшлемник, он отведя глаза в сторону:
– Вот и «помог», что называется.
Поднявшись с колен, фельдшер из тех же зэков, подойдя покачал головой и, смотря куда-то в сторону-вниз – едва слышно доложился:
– Кости ног, таза, внутренние органы… Безнадёжен. Даже, будь мы в Москве…
Старшой посмотрел тому через плечо: провоевав три года – в кое-что каких вещах насчёт жизни и смерти, он понимал больше любого медика. Серое истекающее потом лицо, чёрные от невыносимой боли глаза, беззвучно раскрывающийся-закрывающийся беззубый рот, неестественно выгнувшееся нижняя часть тела, бессмысленно скребущие таёжную подстилку скрюченные пальцы…
– Сколько?
Фельдшер пожал плечами:
– Обезболивающее сделал, всё как положено – болевой шок исключён. Значит – полчаса-час ещё поживёт, но не больше.
Ещё раз мельком взглянув на умирающего, Старшой негромко крикнул:
– Разойтись! Связиста ко мне.
Бугор зычным басом, взревел пароходным гудком:
– А ну-ка разбежались по рабочим местам, ленивые утырки! Что, сгуртились как овцы – жмуров ни разу не видели? Будете ушами хлопать, как этот – враз сами ими станете.
Зэка с видимой неохотой разошлись и вскоре вновь с надрывом завизжали бензопилы и, «запыхали» своими полудизелями древние трактора – пуская в небо маслянисто-чёрную копоть.
Как чёртик из табакерки, откуда-то выскочил солдат-связист с ранцевой радиостанцией и, взяв из его рук наушники с микрофоном передатчика, услышав знакомый звук, Старшой нажал на тангетку:
– «Вышка ноль-девять-один», «Вышка ноль-девять-один» – я «Кедр четыреста четыре», как меня слышишь, приём?
Долго не отвечали и он с раздражением подумал:
«Опять Катька в «Скайнете» зависла – ну прямо как ребёнок!».
– «Кедр четыреста четыре», – наконец отозвалось в приложенном к уху наушнике, приятным голосом Кати – радистки узла связи Н-ского ИТЛ, – я – «Вышка ноль-девять-один», слышу вас хорошо.
«Может, сделать ей всё же предложение когда уволят в запас? – пришла совсем неподходящая мысль, – конечно, с лейтенантами нагулялась… Ну, так «гулять» – одно, а «замуж» другое».
– У нас чрезвычайно происшествие, пригласи дежурного офицера.
– Поняла Вас, ждите…
«Да, ну её! Своих девок у нас в Кузбассе что ли мало? Да и не поедет она в наш шахтёрский посёлок – столичная штучка».
– Что у вас случилось, «Кедр четыреста четыре»? – послышалось в наушнике прокуренным мужским начальническим баском.
– У нас…
Старшой хотел сказать «У нас груз 200», что означало ЧП со смертельным случаем – но вдруг затылком почувствовал на себе взгляд. Резко обернувшись, он увидел приподнявшего голову Чмырдяя, пристального на него смотрящего.
– Что там у вас, старший сержант?
И под этим взглядом, он непроизвольно ответил:
– У нас «трёхсотый», «Вышка ноль-девять-один».
Послышалась непродолжительная матерная тирада и, затем:
– Ждите, высылаем санитарный самолёт, требую обеспечить посадку на лёд. Как понял, «Кедр четыреста четыре»?
– Задачу понял, «Вышка ноль-девять-один». Конец связи.
Поискав глазами, он нашёл своего заместителя:
– Ефрейтор Шишкин! Проверь что там с ледовой полосой.
– А что с ней станется за ночь?
«Дембельские настроения» овладели не только им.
Взгляд, как ствол пистолета в упор:
– А ты всё-таки проверь! НУ!!!
– Слушаюсь, товарищ старший сержант!
И, развернувшись на каблуках, побежал лёгкой трусцой…
Впрочем, лёгкий многоцелевой Як-2 «Воробей», как бы оправдывая своё название – сядет куда угодно. Хоть на плавающую по реке льдину.
Если по прилёту самолёта раненный умирал или же это с ним случалось до прилёта в окружной госпиталь – давшего «ложный» вызов ждала грандиозная взбучка. Мёртвых же, засунув в специальный чёрный полиэтиленовый мешок, полагалось класть на ледник и вывозить с места лесоповала вездеходами – вместе с отработавшими двухнедельную вахту зэками-лесорубами.
– Да и чёрт с ним, – после некоторого раздумья – а правильно ли он поступил, сказал сам себе Старшой, – всё одно скоро уволят в запас.
* * *
Подойдя к Чмырдяю и, опять – по полезной привычке подстелив под себя кусок «полевого коврика» через который не чувствуется холод, он присел рядышком на довольно обхватистое бревно…
Видать – то самое!
Посмотрев в начавшее вроде бы розоветь после обезболивающего укола лицо, доставая портсигар и зажигалку, участливо спросил:
– Куришь?
– Нет…, - еле слышно сквозь звуки работающей техники, ответил тот, – берегу здоровье…
– И правильно делаешь!
Прикурив, старшой чисто для продолжения разговора:
– Что ж теперь не поберёгся, а? Ведь, осталось чуток – списки амнистированных уже на утверждении и ты них на первом месте числишься.
Он здорово соврал: бериевской амнистии подлежали все участники войн – вплоть до Русско-японской «Незнаменитой», инвалиды и тяжелобольные, беременные и имеющие детей до трёх лет женщины, несовершеннолетние, «аварийщики»… Не совершившие особо опасных преступлений… Ни под одну из этих категорий – этот «троцкист», «вредитель», «участник контрреволюционного заговора» – не подпадал.
Вместо ответа, Чмырдяй глазами показав на одиноко-скромную орденскую планку «Красной звезды» на груди и одинокую же «золотую» нашивку за тяжёлое ранение, спросил:
