Ознакомительная версия.
Все это звучало напыщенно и — главное — пародийно. Ленин старался показаться Лениным. Но тем не менее Лидочке было так страшно, что ее тошнило.
— Судьба заставила меня страдать и ждать в этой дыре. В прошлой жизни я объездил всю Европу, жил на лучших курортах. Теперь же вся моя заграница — ха-ха-ха! — туристическая поездка в Болгарию десять лет назад.
— Зато теперь перед вами открыт путь в шоп-тур, в Швейцарию! — Лидочка была в бешенстве.
— А вот издеваться я вам не позволю! Я уничтожал и буду уничтожать ничтожных лицемеров и критиканов.
— Вы имеете в виду детей?
— Это не дети, не дети! Это выродки! Это чудовища. Они питаются сгущенкой.
Зазвонил телефон. Лидочка с пустой надеждой прислушивалась к звонкам, словно по телефону могли приказать старику, чтобы он прекратил безобразничать.
— Владимир Ильич!
Ответа не было. Лидочка попробовала приподнять дверь в петлях — может, соскочит. Дверь сидела твердо. Лидочка так увлеклась забавами в духе Монте-Кристо, что вздрогнула, услышав сквозь дверь картавый голос Ленина:
— Вы еще живы, голубушка?
— И надеюсь прожить еще сто лет, — сообщила Лидочка.
— Тогда слушайте и не перебивайте. У меня все готово. Я начинаю операцию, которая призвана спасти Россию от гибели и распада. Я беру власть в свои руки.
— В пределах Садового кольца? — Лидочка была ужасно зла на наследника всех вождей.
— Там посмотрим. — Ленин говорил быстро, отчего картавил более обычного. — Вас это уже не коснется. Я, к сожалению, вынужден убрать лишних свидетелей. Тех, кто может мне реально помешать.
— Кого же?
— Я сегодня час, нет, два часа назад убил вашего друга Сергея Борисовича.
— Вы врете!
— Нет, даю вам слово коммуниста. Я был вынужден его уничтожить, несмотря на то что долгие годы испытывал к нему почти сыновние чувства. К счастью, сделать это оказалось нетрудно. Я прошел к нему в палату. Они даже не догадались, от чего он на самом деле умер. Они уверены, что это — сердце!
— Но вы же врете?
— Не надейтесь. Теперь, когда я добровольно признался в уголовном преступлении, ваша судьба решена. Одного вашего слова достаточно, чтобы они выкопали труп Сергея и провели эксгумацию. Моя репутация висит на волоске.
— Я не скажу! — лживым голосом вякнула Лидочка.
— Дура, при чем тут скажешь или не скажешь! Ты все равно сейчас готова меня обмануть. Чтобы спасти свою ничтожную жизнь. А вот я за жизнь не держусь. Главное для революционера — репутация, главное — чистые руки.
— Я вам не поверила, вы никого не убивали.
Лидочка врала неубедительно, и Фрей это понимал.
— Поверила, мамочка, — сказал он. — Таких, как ты, мы ставили к стенке в семнадцатом!
— Вы насмотрелись революционных фильмов.
Фрей шумно вздохнул. Словно устал от спора.
Потом наступила тишина.
Тишина была наполнена действием, беззвучными движениями — Фрей что-то делал.
Вдруг сказал:
— Черт побери, это же не спички, а сырые дрова. Вот именно, сырые дрова!
Он пронзительно засмеялся.
— Вам никто не поверит! — в отчаянии закричала Лидочка. — Все знают, что Ленин давно умер.
— Поверят, куда денутся! У нас на Руси всегда верили в чудеса. У нас любой юродивый или… как их там… экстрасенс может повести население Москвы в речку, подобно крысолову. Вот так, голубушка!
Снова чиркнула спичка, и раздался торжествующий возглас Фрея:
— Ура! Прощайте, Лидочка! Прощайте и простите старика!
И затем по коридору, удаляясь, застучали его ботинки на высоких каблуках.
Лидочка дернула дверь и тут увидела, как робкий огонек скользнул в щель и тут же в мгновение ока потерял робость и кинулся к ней, охватывая желтым заревом лужу керосина, набежавшую под дверь.
Лидочка хотела было затоптать керосин, но, к счастью, поняла, что это — самоубийство.
Она оглянулась. На крючках висели махровые полотенца и махровый синий халат Сергея, который она и выбрала в качестве главного огнетушителя, потому что помнила, что водой заливать керосин недопустимо.
Лидочка кинула халат на керосиновую лужу и, скинув туфли, начала топтать его — ее попытка оказалась удачной, потому что лужа была, в сущности, невелика. Но керосин пылал за дверью, и казалось, что уже слышен треск разгорающегося пожара. Лида начала срывать полотенца и затыкать ими щель под дверью — халат пропитался керосином, намок, и она бросила его в ванну, ощущая глупое чувство победы.
Лидочка заткнула ванну и пустила холодную воду: нельзя или можно, но вода не горит — пускай она потечет под дверь, отгоняя пожар. Ей было куда менее страшно, чем вначале, потому что она действовала. Но все же она понимала, что должна выбраться отсюда — обязательно! Даже не только ради себя, но и ради детей: ведь Фрей был совершенно серьезен, когда утверждал, что вынужден убить и детей — очевидно, не как свидетелей, но как доказательства существования гормона Би-Эм.
За дверью шумело. Трещало. Там был пожар — Лидочка приложила ладонь к двери, она была теплой.
Лидочка стала молотить в дверь кулаками.
Она молотила, кулакам не было больно, но шум пожара становился все сильнее, и тогда Лида направила в дверь струю душа… Стало трудно дышать.
— Я не хочу! — закричала она и сама удивилась тому, что это — ее голос.
Она колотила стену над ванной — там должны были быть фотографы, но их не было.
Лидочка крутила головой в поисках выхода; сунулась под ванну — подумала, что там может таиться подземный ход с дореволюционных времен, но под ванной был цементный пол. Потом она взобралась на край ванны, рванула на себя и выдернула вентиляционную решетку, но отверстие было слишком мало, чтобы просунуть туда хотя бы голову.
В ванную лез дым — черный, удушающий, горячий, ел глаза и мешал дышать. Лидочка вопила, прижав рот к вентиляционной решетке: она хотела протиснуться в нее, стать маленькой — мышкой, птичкой, она уже превращалась в птицу — лишь бы вырваться из смерти, которая осязаемо схватила ее и пыталась сожрать.
Лидочке показалось, что она поднимается и летит в темной трубе вентиляции… Но тут по ней ударили холодной могильной плитой — то ли хотели покрыть, то ли пожалели и дали полежать на прохладном…
* * *
— Лида! Ты что, Лида! Ты не помирай, мать твою! — Кто-то кричал Женькиным голосом и мешал Лидочке отдыхать, да еще стал тащить и переворачивать. Только все хорошо кончилось, только она отлежалась и начала приходить в себя — а тут тащат. Лидочка отбивалась, но не очень удачно, потому что они были сильнее и в конце концов ее вытащили — и не один человек, а двое. Лида кашляла, отбивалась от них — чуть не погибла, а уж окончательно пришла в себя, когда эти наглецы, мучители и палачи, сунули под нос нашатырь. Она открыла глаза, слезы катились градом, все в тумане, красная пожарная машина чуть не наехала на нее: когда уже они не нужны — то появляются, давят невинных людей. Милиционер, который, оказывается, ее откачивал, стал материть пожарников, тянувших кабель. Лидочка к тому времени пришла в себя настолько, что успела увидеть, какой славный факел получился из особнячка, так что, когда Сергей вернется из больницы, он жутко расстроится: там все книги, и его картотека, и гормон Би-Эм, и письма Галины — вся материальная сторона его жизни. И тут Лидочка поняла, что если Ленин не врал, то Сергея нет в живых, и она стала громко спрашивать:
Ознакомительная версия.
