Я понимал, что во мне еще кто–то есть, потому что в голове крутились воспоминания о вещах и событиях, которые не то, что никогда не видел, а даже и не подозревал о их существовании… Я помнил очень многое, гораздо больше, чем знал, вот только при этом осознавал, что это не только моя память, а чья–то еще. И этот, кто–то, сказал абреку, что фамилия моя – Троцкий. А я, смутно припоминая эту фамилию, точно знаю, что и меня и моего «соседа» зовут не так, но ничего не могу сказать против. Словно язык отнялся. А Туташхиа не унимается, мало ему фамилии, еще и имя подавай. Правда, здесь он обломался не по–детски. Потому что я не помнил ни одного имени ассоциирующегося со мной! Вот и получил имя – Лев. Это абрек меня так окрестил, и даже обоснование такому имени привел. Вполне, надо сказать, хорошее, греющее самолюбие. Моё нелепое кувыркание из двадцать первого века неизвестно куда, Туташхиа за вполне осознанный подвиг принял. А убеждать его в обратном у меня, честно говоря, духу не хватило. Никогда прежде никто меня героем не считал. Даже в шутку. Да и сам я, учитывая, что даже с крыши сигануть решился, только водкой накачавшись, в своей способности на подвиг очень сомневаюсь. И «сосед» мой, то ли из солидарности, то ли по жизни правдолюб, поддакнул, что и он к подвигам не стремился и вообще смыться хотел, а не в бандитские разборки встревать. Ну, не герои мы оба–двое, не герои.
И Бог его ведает, до чего бы эти расспросы докатились, если бы мне вдруг жрать не захотелось. Не чинно так перекусить, а именно сожрать. Хоть что–нибудь. Моё второе «я», перебив абрека, обещающего мне (или ему, второму мне?) всяческую помощь, слезно стеная, что со вчерашнего дня голодное, попросило еды. Странно, с чего такой голод? Хорошо, вроде бы, закусывал, плотно… Хотя на фоне других странностей – эта еще не самая странная.
То, что со мной происходит, вообще вне всяких категорий, где–то в глубине подсознания теплится мыслишка, что такого быть просто не может, но глаза, нос и все остальные органы чувств упрямо твердят, что не только может, а есть! Потому что в самом реальном сне кровь на траве так не пахнет смертью! Я вообще до сегодняшнего дня не знал, как они пахнут, что кровь, что смерть. И предпочел бы и дальше не знать. Да черт со мной! И пусть второе «я» испуганно верещит, что нельзя поминать Врага Господня к ночи и всуе, все равно – черт с нами обоими! Я здесь, меня – двое и от этой реальности, данной нам в ощущениях никуда ни деться, ни ему, ни мне. Так что со всеми несуразностями разбираться будем позже, а сейчас я хочу есть! И хрен с тем, что на поляне валяются трое мертвецов! Хотя еще вчера я, наверное, так бы не думал. Только кто его знает, что бы я думал вчера? В той жизни вокруг меня трупы не валялись, если и были — только на экране телевизора. Но там – понарошку. А здесь – всё настоящее, а все равно – никаких эмоций. Наверное, мозг и душа, перегруженные одновременным двойным восприятием, просто не хотят и не могут расходовать эмоции еще и на что–то постороннее.
Чтобы хоть немного обособиться от лезущих изо всех щелей тягостных мыслей, я уставился на абрека. Не помню, каким его описывали в книжке, но здесь он производит сильное впечатление. Спокойный, уверенный в себе, цельный такой, мужик. Раньше подобных ему я никогда не встречал. А еще глаза. Казалось бы, у человека, убивающего легко и непринужденно, глаза должны быть если не пустыми, то какими–то холодными, отстраненными, что ли. Про то, что его голову какому–то Цхададзе подарок на именины преподнести хотели, он так равнодушно рассказал, словно не о нем речь шла. Хотя лично мне от этого равнодушия стало страшно. Но нет! Взгляд у абрека добрый и мягкий. И говорит как–то непривычно, даже с пафосом, но искренне. Когда он назвал меня другом и братом, я ему сразу поверил. Безоговорочно. Может, потому что раньше у меня не было ни друзей, ни братьев? А так хотелось…
Когда мое второе «я» вдруг поведало, что направляется в Одессу через Батум (оно, оказывается, анархист и с властями у него проблемы! Вот если не везет, так во всем!) Туташхиа нам помощь обещал. И хотя «тот, который во мне сидит» почему–то напрягся, мне вдруг стало почти хорошо: в первый раз в моей сознательной, взрослой жизни кто–то обо мне заботится! В результате этой заботы я оказался в селе Коджор, в гостях у милого толстячка с крайне недоверчивым взглядом – Самсона Гогечиладзе.
От водопада, где я познакомился со знаменитым разбойником, до деревушки несколько километров, и пройти их пришлось пешком. Но это время я провел не зря и, наконец–то, выяснил, в каком месте и времени оказался. А главное – с кем вынужден соседствовать. Не скажу, чтоб результаты расследования меня обрадовали, но с другой стороны могло быть и хуже. Но обо всем по порядку.
Нравится мне это или нет, но занесло меня в век девятнадцатый, точнее, в предпоследний его год – 1899–й. И угодил в тело парня по имени Александр Лопатин. Странное дело: хотя мы дети разных эпох и судьба у нас разная, мы очень похожи, что внешне, что внутренне. Лопатин тоже никому не нужный одиночка. У него, как и у меня есть родители, но у нас обоих они сами по себе, а мы сами по себе. Выживаем в меру сил и способностей. Как и у меня у него это не очень хорошо получается. По крайней мере, за последний год он успел две недели провести в тюрьме, благо, хоть не уголовник. Официально — за политику, фактически – по глупости. Дважды сменил место жительства, а теперь снова в бегах. И вновь не от большого ума. Не самый плохой, надо сказать, вариант, вот только у меня, как всегда, всё не так, как положено.
Не являясь большим поклонником альтернативной фантастики, пару–тройку книг на тему провалов во времени я все же прочитал. И в них, если кто–то куда–то и попадал или вселялся в чьё–то тело, то такой «попаданец» сразу обретал кучу всяких «бонусов», начиная с круто тренированного тела, заканчивая почти что всезнанием. А я? Какие у меня появились плюсы кроме минусов? Посчитал, негусто вышло.
Физически Лопатин развит чуть лучше меня (однако ж, далеко не Геркулес), знает три или четыре иностранных языка (но не считает себя полиглотом), гениально играет в карты (в отличие от моего – гуманитарного, у него математический склад ума) и имеет некоторый опыт стрельбы из охотничьего дробовика. Прямо скажем, не Вильгельм Телль, но я и этого не умею. Точнее – не умел. Теперь–то я вместе с Лопатинским телом и воспоминаниями и умениями его обзавелся. Добытчи–и–к… В чем Саша имеет абсолютное превосходство – это в знании местных реалий. Сей бонус — несомненный плюс. Потому как самостоятельно я не то, что с местным людом толком поговорить не смогу, а о том, сколько пресловутая французская булка стоит, даже не подозреваю.
