любил болтать. Я для него был просто спасением — слушал всё, что он нёс. Мне же и вправду всё было интересно.
Истэчи мне уже столько всего рассказал про устройство лагеря, повадки животных. Трещал не умолкая. А вот серьёзных тем избегал.
Я-то думал, что он боится своих «злых духов». Но теперь понял, что был для него «чужим», не доказавшим, что нужного рода и крови. И вот — свершилось.
Воины ещё ели. Потом они собирались петь и плясать под противные местные инструменты из одной струны.
Но Истэчи, утолив голод, сразу же вспомнил про нераспрошенного меня. И тихонько слинял.
Я потянулся и погладил оскалившегося Бурку между ушей.
— Спи давай, больной. Это свои. Приятель мой. Вот оклемаешься — тогда и будешь меня охранять. А пока — я тебя охраняю.
Истэчи закивал и плюхнулся рядом. И опасливо потрепал недовольного Бурку по лобастой голове.
— Старый он, — вынес вердикт приятель. — Поздно под седло обучать. Злой сильно.
— Их щенками приручать начинают? — скупо поинтересовался я.
Всё равно если Истэчи разболтается — не заткнёшь.
Он был немного старше меня. Шебутной, легкомысленный. Но очень ловкий и ухватистый. В руках у него всё просто горело.
Увидев, как я режу ложку, он подобрал обломок ветки и стал мне показывать: вот тут — камбий надо срезать, вот тут — поперёк волокна.
Я кивал. Может, и это мне здесь пригодится.
А приятель трещал себе:
— … Двухмесячными берут. А хорошо, если раньше ещё. Но мать сильно гнездо охраняет, когда волчата маленькие. А как летать на охоту начнёт, так мы и лезем на скалы. Ух, они не даются, если лишнего подросли!
— А Истэчи — это что означает? — спросил я.
— Значит, что я зверей умею искать. Хорошо. Следы распутывать, — пояснил он. — Это все знают. А вот твоего имени я раньше не слышал.
— Кесарь? — я задумался. — Ну, это правитель такой был. Древний.
— Ты из рода правителей? Гэсеров?
Я понял, что едва не проговорился.
— Сказал же — древний. Они очень давно жили, такие правители. Теперь их уже нет.
— А где они?
— Наверное, на небе, — отшутился я.
— О-о… — протянул Истэчи. — Небесные правители? Очень хорошо!
— Да ну тебя! Это как сказка уже, понимаешь?
— Как сказание про древних богатырей?
— Ну да.
Истэчи посмотрел на меня уважительно. И явно что-то себе придумал.
— А это духи научили тебя на мечах драться? — выпалил он.
Я понял, что этот вопрос и мучил его все дни нашего знакомства. Но, видно, говорить с «не воином» на эту тему было «нехорошо».
Ну вот что сейчас ему врать? Кай явно не мог так драться. Истэчи был и сам вроде Кая — такой же «школы». Кто бы его научил?
Вон как пёр на меня с мечом этот красномордый барс. Прямо забодать пытался.
— А почему у вас бардак такой среди воинов? — спросил я. — Чего воины духов не уважают? Драться на меня поперёк обряда полезли?
— Это Мерген подучил, — выпалил Истэчи, насторожённо оглядываясь, как бы кто не услышал. — Мерген думает, что его духи — сильнее духов Ичина. Ичин — хороший воин, а шаман — плохой. Мерген думает — он должен быть главным. Это он ударил ножом твоего волка.
— Мерген? — во мне зашевелилось что-то нехорошее. — Это который? А ну, покажи мне его?
Мергену на вид было немного за сорок. Крепкий, высокомерный. И жар он явно привык загребать чужими руками — я не помнил, чтобы он сам лез сегодня в драку.
Сильный ли он противник?
Меч у него был такой же короткий, как и у всех здесь. И доспехи он носил простецкие, кожаные.
Я не видел, чтобы среди прилетевших вчера воинов кто-то выделялся доспехами. Они были ламелярные, но не из стальных пластин, а из грубой кожи. Видно, чтобы не утяжелять всадника и не стеснять его движений.
Кажется, такие доспехи историки и называют неприличным словом хуяг, но тут я не спец. Хотя понятно, что доспехи… фиговые. Может, в бою воины надевают сверху что-то ещё? Хотя бы отдельные железные пластины на грудь?
Сейчас Мерген, как и я, был в штанах и рубахе из грубой ткани. Но с мечом на поясе — с оружием барсы не расставались.
Однако будь он даже в доспехах — кожаная сбруя не сулила мне особых проблем. Вот сила и вес её обладателя — это да. И на честное фехтование мне с ним было идти пока рановато.
Но ведь я и не обязан биться с ним честно. Волка-то он втихаря пытался зарезать, по подлому. Значит, сам заслужил к себе такое же отношение.
А потом пусть валяется, просит пощады. А я ещё подумаю, пощадить или нет.
В своём мире — не пощадил бы. Если бы не вышло отдать под суд, то репутацию бы испортил на всю оставшуюся жизнь.
Но здесь пока непонятно, что у местных с моралью. Неужели удары исподтишка считаются делом обычным? Или: кто сильней — тот и прав?
Да, Мерген был тяжелее и сильнее, но медленнее меня. И в сорок лет суставы уже негибкие. Хотя…
Насчёт возраста Мергена, я, присмотревшись к его движениям, засомневался: а не приписал ли годков?
Жизнь в горах тяжёлая. Вот Истэчи на вид было лет семнадцать или восемнадцать. Но попадаю ли я в его настоящий возраст?
— Слушай, — перебил я приятеля, который продолжал мне что-то бурно рассказывать про шамана и духов. — А тебе сколько лет?
— Зим? — переспросил он.
— Ну, зим. Разница-то какая?
— Летом — хорошо, — пояснил Истэчи. — Летом даже старики не умирают от голода и болезней. А зиму пережил человек — большой праздник!
— Ну, так зим тебе сколько?
Истэчи нащупал на груди деревянный амулет и снял его с шеи.
Это была овальная плашка с зарубками.
— Видишь? — Он стал пересчитывать зарубки на амулете, загибая пальцы. — Четыре и четыре…
— Дай я?
Камай явно умел считать, а уж я — тем более.
Полосок оказалось четырнадцать. И на амулете оставалось не так уж много свободного места.
— А родился ты когда? — спросил я задумчиво.
— Весной! —
