class="p1">Замелькали окровавленные тела, слились воедино угрозы, проклятия и стоны. Лишь иногда залп пушек перебивал людской гвалт, но тут же умолкал. Ему вторил новый, и так раз за разом, пока атакующий порыв янычар не иссяк, тем самым лишив русские полки сил гнать турок еще дальше назад.
– Ваше благородие?! Кажись, отбились мы! – восторженно всхлипнул юный артиллерист, смахивая с уголка глаза выступившую слезу.
Но майор Заболотный молчал, стоя на полусогнутых ногах. Он опустил голову на грудь и не шевелился. Никто не видел, как в пылу боя Федор тихонечко всхлипнул, опустил ладонь на живот и горько усмехнулся. Пуля прошла навылет, оставив дыру величиной с кулак ребенка.
Командир артиллерии умер. Он почувствовал костлявую сразу же: за свою недолгую воинскую карьеру успел насмотреться на всякое. Опустившись на колено, он вонзил в землю саблю и из последних сил сжал рукоять рифленой гарды. Шатаясь, словно одинокий камыш на берегу, майор попытался встать, но поскользнулся и упал навзничь…
Уже потом, когда атака была отбита и русские войска смяли левый фланг противника, опрокинув турецкие порядки, сводный полк витязей смог добраться до правого фланга. Молодые воины, прошедшие огонь и воду, увидели мертвое тело брата, лежащее на небольшом взгорке. На лице Федора застыла грустная улыбка: мол, я хотел сделать больше в этой жизни, но судьба распорядилась иначе…
Возле командира замерли уцелевшие витязи-артиллеристы. Никто не решился потревожить героя, нашедшего в себе силы в решающий момент остаться на вершине. Артиллеристы во время сражения видели командира, стоящего рядом с ними, и делали свою работу под градом пуль, купаясь в ненависти янычар и отвечая им раскаленным металлическим дождем…
Прохор стоял и думал: «А нужна ли эта война? Ведь мы гибнем не на своей земле. Нужна ли эта кровь, вдали от дома, где смерть может случиться даже не от пули, а от гадости из колодца? Боже, в кого же я превратился?» В глубине души он чувствовал, что некогда святые для него истины претерпевают изменения.
Витязь не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, Прохор увидел карие глаза царя, с тоской глядящего на невысокий курган.
– Разреши вопрос, Старший брат? – тихо спросил Митюха.
– Спрашивай, – так же тихо сказал Алексей.
– Зачем мы умираем здесь, на не родной нам земле, где даже русскую речь можно услышать только в военном лагере?
В глазах Прохора зажегся огонек. Он ожидал услышать нечто важное – единственно верное объяснение.
– Мы умираем здесь не за золото и богатства, не за новые земли, Прохор. Нет! Мы умираем сейчас за то, чтобы завтра наши дети могли остаться нашими детьми! Со своими традициями, своей судьбой, своей культурой! Мы умираем сейчас, чтобы наши потомки с гордостью говорили: «Я родился в России, я потомок великого разноликого народа, побеждающего любого врага». Пойми, Прохор, тебе единственному говорю об этом: мы поднимаем стяги к небу для того, чтобы наши предки видели их с небес, неважно откуда – из вирия или из рая.
Сжав плечо своего протеже, единственного сведущего для Алексея человека в этом мире, царь нетвердым шагом пошел в сторону лагеря. Правая рука безвольно висела на сером лоскутном бинте, на голове – перевязка из белого бинта, а на ладонях – тонкие коричневые перчатки, вымоченные в каком-то отваре: последний бой для государя мог стать и правда последним…
Уходил царь с выпрямленной спиной, уходил как мужчина, почтивший память героев, оставив у основания кургана серебряный крест с надписью: «Вечная память моим младшим братьям».
Прохор до последнего мгновения следил за удаляющимся Старшим братом. Когда тот скрылся из виду, он наклонился к чернозему, приложил к губам щепоть плоти матери-природы. Из-под ресниц полковника против воли катились слезы, оставляя на щеках мокрые дорожки, на сухих, горячих губах чувствовались солоноватые капли влаги. Прохор не сдерживал себя, сейчас ему можно быть слабым. Но только сейчас, ведь завтра он вновь должен будет вести своих братьев к победе!
«Мир меняется, братья, но ведь и я когда-нибудь буду где-то там, рядом с вами», – из ниоткуда пришла в голову витязя странная мысль.
Развернувшись, полковник пошел к лагерю по той же тропинке, что и государь. Губы двадцатилетнего юноши шептали строки походной песни витязей, появившейся год назад, – строки, найденные на теле одного из убитых под Полтавой витязей.
Бывало, уж помощи нет
И не будет —
Мы знали, но шли,
Пусть судьба нас рассудит.
И пуля навылет,
И взгляд станет строже,
И каждый прошепчет:
«Честь жизни дороже!»
…Два мига до смерти,
Но мы не отступим
Шаг тверже, шаг тверже,
И сердце набатом:
«Честь жизни дороже!» [12]
Сентябрь 1711 года от Р. Х.
Вот уже неделю лил дождь, и казалось, что это безобразие никогда не закончится, стихия будет неистовствовать вечно. Дороги, и без того оставлявшие желать лучшего, вконец раскисли, превратились в убогое подобие болотных тропок для охотников, по которым можно пройти разве что с шестом и в высоких армейских сапогах.
Однако как бы ни было неуютно в это время года, жизнь не останавливалась, по крайней мере, не для старых вояк шведов, привыкших к подобным коллизиям природы с малолетства.
Никто из союзников России не мог похвастать успехами в действиях против потомков викингов. Ни Дания, вечно оглядывающаяся на Великобританию, ни Саксония, ожидающая дотаций от России, как манны небесной, вечно мнущаяся на месте, словно беременная корова в ожидании очередного приплода. Ну а Польша, беспрестанно меняющая королей, вообще ни на что, кроме говорильни, не способна. Хотя нет, напасть на обозы армий-союзников или отряд ослабевших шведов поляки смогли бы – зная, что рядом нет ни одного мало-мальски крупного войскового подразделения. Путь даже численностью в три-четыре раза меньше их собственного.
Благодаря столь удручающему положению на западных границах России, шведские генералы воспользовались возможностью вернуть часть утраченных позиций. Кто-то укрепил крепости, кто-то собрал под своей рукой все имеющиеся в округе резервы, намереваясь в скором времени отбить у союзной армии охоту лезть на все еще боеспособную державу, а то и вовсе «подпалить дряхлое брюшко» Дании или Польше.
Дания не собиралась выводить флот в открытое море, объясняя свою пассивность нехваткой денег, ну а войска, не в силах действовать без снабжения с материка, вынужденно остались на территории Датского королевства. Даже попытки захватить часть потерянной Норвегии датский король не сделал, ожидая помощи от России.
