Устах тем временем выпутал левую руку угра, взял принадлежащий Бердяку нож и аккуратно, вдоль, вспорол вену.
Вот и все.
Устах чистым кусочком простыни стер подсохшую кровь, вытекшую из проколотого уха покойника. Больше никаких следов насилия на теле угра не имелось. Пара царапин на горле – не в счет.
Довершая картину, Духарев высыпал содержимое сундучка на пол. Пусть первый, кто войдет, сначала денежки увидит. Учитывая, каковы здешние дружинники, куча драгметаллов должна произвести на них куда большее впечатление, чем труп кореша. Тем более что это уже не первое «самоубийство» в Детинце. Был прецедент.
– До Скарпи нам не дотянуться? – спросил Духарев, когда они уже улеглись, чтобы урвать хоть полночи сна.
– До Скарпи даже Свенельду не дотянуться,– отозвался Устах.
Ему, как старшему годами, досталось полноценное ложе. Серега удовольствовался медвежьей шкурой на полу. К себе он не пошел. Вместе – безопасней.
– Значит, сделаем что можем,– философски заметил Духарев.
И они сделали.
* * *
На следующий день, не дожидаясь неизбежного после обнаружения «самоубийцы» переполоха, друзья тихонько упаковались, оседлали лошадок и покинули гостеприимный городок Чернигов. Отроки при воротах препятствий им не чинили, напротив, пожелали, чтоб дорога – скатертью.
Тем не менее далеко по дороге варяги не уехали. Пристроили лошадей в распадке, а сами вернулись и спрятались в сарайчике неподалеку от западных ворот. Никто их не потревожил, кроме блох. А часика эдак через два из ворот рысцой выехал славный гридень черниговский Фарланд и попылил через огороды к дальнему лесу.
Друзья быстренько сбегали за лошадьми и сели славному гридню на хвост.
Выследить свея оказалось делом нехитрым, поскольку тот чесал по лесной тропе прямо к цели, не заморочиваясь такой мелочью, как запутывание следов.
Повихляв километров десять по молодому лесу, тропа вывела варягов на крутой речной бережок.
Здесь, на живописной круче над Десной, стояла крепкая изба с конюшней и невысоким заборчиком. На лугу паслись стреноженные лошади, в одной из которых легко опознавалась Фарландова.
Здесь же, на лугу, играли в догонялки две кренделехвостые собачонки. Еще одна шавка дрыхла под забором.
Кому принадлежала избушка, можно было догадаться без особых умственных усилий.
Разбойничьи лаечки не выглядели бдительными сторожами, тем не менее варяги не поленились обогнуть усадьбу, зайти с подветренной стороны и залечь на бугорке, в зарослях малины.
Через часок из дому в голом виде вывалили двое его обитателей и отправились купать лошадей. Место было удобное: сверху к реке сползал желтый песчаный язык. Тут же лежали кверху днищами две узкие лодки.
Все три шавки увязались за людьми, но подобраться поближе варяги не рискнули. Впрочем, информацию о численности противника они получили, когда обитатели избы вместе с черниговским гостем выбрались во двор пообедать.
Разбойников оказалось четверо.
Смоленского десятника Свейни среди них не было.
Узнав, что требовалось, друзья со всей осторожностью покинули наблюдательный пункт, отъехали километра на три и затаились у тропы.
Духарев был уверен, что возвращаться Фарланд будет тем же путем.
В ожидании «клиента» варяги перекусили пирогом с печенкой, запивая его родниковой водичкой. Затем Духарев отправился вздремнуть, а Устах встал на стражу.
Они успели дважды поменяться, прежде чем, уже на закате, появился Фарланд. Беспечный свей рысил, как через свой собственный двор: кольчуга в сумке, голова не покрыта.
Духарев неторопливо выехал из чащи, остановился.
Фарланд сразу все понял, цапнул рукоять меча…
Но над его головой уже парил печенежский аркан.
– Пошел!
Конь Устаха рванул в галоп, и свей бескрылой птичкой-пингвином вылетел из седла.
Духарев перехватил его лошадь.
Устах проскакал мимо, волоча за собой цеплявшегося за аркан свея. Топот копыт удалился и снова приблизился: варяг вернулся. Когда он остановился около Сереги, гридень Фарланд уже не пытался уцепиться за стянувший горло волосяной аркан. Потому что был мертв.
Устах аккуратно свернул аркан и приторочил к седлу. Вдвоем с Духаревым они подняли покойничка и заправили его ногу в стремя. Длинное стремя, не укороченное, как у варягов и степняков.
Духарев хлестнул лошадь по крупу, и животное, кося испуганным глазом, припустило домой. Труп волочился по земле, отсчитывая мертвой головой все корешки и камешки.
– Ну? – спросил Устах.
– Хочешь сказать: их всего четверо?
– Ну!
– Ну так поехали! – ухмыльнулся Серега.
– Возможности две,– рассуждал Духарев, покачиваясь в седле.– Ударить с ходу или подкрасться незаметно.
– Собачки,– напомнил Устах, ехавший сзади.
– А если чесноком натереться? Или барсучьим жиром?
– Ты сначала барсука схить,– посоветовал друг.
– Да, понятно. Значит, с ходу? А если запрутся?
– Пошумим – выбегут!
– Да, скорее всего. Наглые.
– А кого им бояться? Смердов, что ли? Это же не наши кривичи-охотники. Здесь народ тихий.
– Тоже верно. Значит, решено? С ходу.
– Не с ходу, а сначала оглядеться надо,– возразил Устах.– Давай прибавим, а то стемнеет.
Из открытого продуха[15]курился дымок. Кушать готовили господа разбойнички.
По этому поводу все три пустолайки, вместо того чтобы, как положено, охранять территорию, вертелись у крыльца.
Дверь открылась. Появился мужик с двумя кожаными ведрами. Безоружный, только нож на поясе.
Одна из собачек увязалась за ним, остальные попытались проникнуть внутрь, но были с позором изгнаны.
– Берем? – спросил Серега.
– Угу. Когда возвращаться будет.
Показался разбойник с полными ведрами. Взобрался по песчаному языку, перехватил ведра в одну руку, пописал сверху, попутно наслаждаясь закатом. Закат и впрямь был красивый. Для некоторых – последний…
Шавки с брехом кинулись к всадникам – и порскнули в стороны, подальше от лошадиных копыт.
Любитель заката уронил ведра, заорал истошным голосом. Одной рукой придержал портки, другой выхватил нож. Герой! Лучше бы в речку прыгнул. Пронесшийся мимо Устах выбросил руку с мечом – и «герой» полетел с откоса.
Духарев махнул через забор и лихо, прямо с седла сиганул на крыльцо. Почти месяц этот приемчик осваивал. Освоил. Но сейчас едва не грохнулся – из-под ноги с визгом метнулась собачонка.
В доме царила идиллия. Один разбойничек лежал на лавке и считал мух, второй, «вооруженный» большой деревянной ложкой, кухарничал. Третий топориком рубил дровишки. Появление Духарева восторгов не вызвало: топорик немедленно полетел ему в лоб. Серега пригнулся, чтобы не мешать красивому полету.
