Ознакомительная версия.
Утро было светлым, солнечным и радостным.
– Я счастлива видеть вас в добром здравии, сир, – проворковала Ленка, подавая мне полотенце. – Я очень боялась, что вы от этой качки не оправитесь и оставите меня в неутешном горе.
Глаза ее действительно лучисто сияли. И красивые губы растянулись в довольную улыбку, вызывая мою в ответ.
Марк с готовностью держал в своих огромных руках медный тазик с водой.
Ненавижу эту европейскую привычку умываться в одной воде как свинья из корыта. Европейцы даже в третьем тысячелетии в нормальном санфаянсе затычки делают, чтобы одним легким движением раковину в тазик превратить. Уроды. Все у них не как у людей.
– Полей на руки, – приказал Микалу.
Славянин понял меня враз, схватил кувшин со стола и наклонил его над моими ладошками, собранными в лодочку. «Вот теперь все правильно, и тазик выполняет свою функцию – сливной лохани», – с удовлетворением подумал я, отфыркиваясь.
Потом меня одевали. Ленка с Микалом. Отбиваться и взывать к тому, что «Я большой!!! Я мущинка!..» сил еще не было. Но как представлю в перспективе всех этих «первых подавателей правого королевского чулка», «вторых подавателей левой подвязки»… злость обуревает недетская. Время им девать некуда было. Всем этим Людовикам-солнцам. Это же сколько его бесполезно утечет, если каждый предмет твоего одеяния будут вначале с поклонами и реверансами передавать из рук в руки, а такой же высокородный, только избранный, – его на тебя надевать? А потом они будут целый день ходить за тобой толпами, ничего не делая, и на основании этого клянчить земли и крестьян, улавливая твое благодушное настроение. И все будут наперегонки бегать друг на дружку стучать, потому, как давно по опыту знают, что первому докладу верят больше. Придворные называются… Бездельники. Ладно, еще не вечер… при своем дворе я всем работу найду. Всех построю!
Боже, как мне не хватает знающего советника разобраться в этих сложных уборных интригах королевского двора! Микал, конечно, источник полезный, но он сам ничего не знает о большой помплонской политике, потому как всю жизнь провел в По.
На палубе погоды стояли райские. Глубокая синь безоблачного неба. Зеленоватое море с невысокой пологой волной. Серые пузатые паруса, периодически скрывающие яркое солнце. Белое дерево хорошо пролопаченной палубы. Тепло, только ветер прохладный. Не сказать даже, что вокруг осень.
По левому борту – тонкая серая полоска берега в дымке. Далеко.
Перед полуютом напротив двери в каюту топтался в ожидании моего выхода весь мой немногочисленный бомонд: шевалье д’Айю, сержант, оба де Базана и все амхарские рыцари.
Как только моя дверь скрипнула, они синхронно выполнили глубокий поклон и наперебой выразили свою радость от лицезрения меня живого и здорового. Вот уже я и придворными обзавелся… А где мой шут, кстати?
Базанов – и графа и виконта, как и амхарских рыцарей, кто-то заботливый уже успел переодеть в шмотки, подаренные нам старым бароном в шато Боже́. Что остались там от времен неаполитанского короля. Выглядели они в этих одеждах весьма импозантно, как из инкубатора, если не обращать внимания на цвет их кожи. Впрочем, кастильцы в своем застарелом загаре тоже вполне сошли бы за темнокожих мавров, если особо не приглядываться.
Кстати, и Марк, который самовольно присвоил себе место моего cubre el culo[1], щеголял широченными красными шароварами из камки. Они удерживались на его плоском животе куском желтой материи. Торс остался голым. Оно понятно, такая мускулатура сама по себе неслабое украшение. Я бы и сам от такой не отказался.
И все босиком.
Отпад.
Шевалье д’Айю сделал короткий шаг вперед и высказал общее пожелание:
– Не соблаговолите ли, сир, отобедать в нашей компании по приглашению капитана этого судна?
В этот раз на нем был надет жакет-безрукавка с изображением собственного герба. Желтое поле с красной тройной перевязью: широкая посередине, узкие по краям. На широкой перевязи в ряд три желтых креста с концами трилистником. Простой герб. Древний род.
Я глянул на кастильцев.
Старший из Базанов кивнул в ответ, выражая свое согласие, и глазами поблагодарил за то, что я учел его мнение, которое могло быть и резко отрицательным, после плена-то…
Микал по моему жесту увел Ленку в каюту, а Филипп, все еще несколько зеленый, отправился прислуживать мне за столом. Марк делал вид, что не понимает моих жестов, и шел в кильватере за мной как привязанный. Впрочем, сейчас не то место и время, чтобы заниматься дрессировкой кинг-конгов. Язык выучит – введем в нужные рамки. Чтобы это была самая большая моя проблема в жизни… такое вот пожелание.
Дастархан был сервирован на верхней палубе квартдека, под решеткой солярия. Капудан восседал во главе «стола», который изображал узкий зеленый ковер с персидским орнаментом. По его приглашающему жесту мы расселись вокруг на заботливо приготовленные подушки и валики.
Филипп и Марк уверенно встали за моей спиной, в готовности как прислуживать мне, так и охранять. Хорошо, что мне досталась узкая сторона «поляны», напротив хозяина стола, и они особенно никому не мешали. Потом и Микал там уселся чуть в сторонке, но в пределах вызова.
Чуть позже нас явились дон Саншо и сьер Вото.
Я взглядом спросил инфанта: «Как дела?» Он опустил ресницы с еле заметным наклоном головы, как бы говоря, что все в порядке. Все мимоходом, не привлекая ничьего внимания.
После молитвы, в которой каждый из присутствующих отправил благодарение собственному богу за дарование пищи земной, подали кофе. Вопреки моему ожиданию, его охотно употребили все присутствующие христиане.
Оглядев компанию, я спросил:
– А почему здесь нет Бхутто и Мамая?
– Им не по чину сидеть в вашей компании, мой солнцеликий эмир, – покорно сложил руки лодочкой капудан, глядя на меня своими «маслинами» с преданностью пуделя.
– Не знаю, как там насчет Бхутто, – заявил я, – но кабальеро Григорий Мамай де Полтава – троюродный брат первому гранду эль гран дукадо Литуания принцу Мигелю де Глина, и также родичем будет императору Золотой Орды Кияту Мамаю, которого генуэзцы в Крыму отравили.
Уф-ф-ф … вроде адекватно перевел для местных титулы «пана радного», «великое княжество» и «князь Михаил Глинский».
Гриць появился к середине трапезы. Одетый, что характерно, не только во все целое, но и вполне нарядное, и что удивительно – обутый. Расстарался капудан, заглаживая свой промах. И когда только приказ успел отдать? Синие атласные шаровары, широкий красный пояс на два десятка раз обмота талии, низкие сапожки с острыми загнутыми носами почти без каблука из зеленого тисненого сафьяна и в отбеленной льняной рубахе. За поясом кинжал торчит, рукоятка медная с «ушами». Чисто попугай. Но по виду казака можно было понять, что обновками тот доволен.
Ознакомительная версия.
