Ознакомительная версия.
– Его трудно было выиграть, – со вздохом сказал старик. – Их было втрое больше.
– Но мы напали на них внезапно, когда они не ждали! – возразил Пьер-Роже. – Мы оттеснили их вниз по склону и могли успеть сжечь камнемет. Мне надо было только выстроить рыцарей и кнехтов поперек тропы и преградить охране требюше дорогу наверх. Мы могли бы сдерживать их долго. Но вместо этого я, как мальчишка, бросился в драку с этим шакалом де Леви! Что мне теперь до земель Марпуа?! Я проиграл сражение…
В этот раз старик не стал спорить, и оба собеседника некоторое время сидели молча.
– Я слышал: вчера протрубили сдачу? – с горечью спросил Пьер-Роже.
– Да, – подтвердил Бертран. – В замке теперь один командующий – ваш тесть, и он так решил, – старик вздохнул. – Но он прав: если бы мы не сдались, они просто перебили бы нас камнями. А здесь женщины… Рамон вчера весь день был в лагере Юга, обговаривая условия сдачи Монсегюра. Сегодня утром должны подписать…
Старик не успел закончить, как полог на дверях колыхнулся в сторону, и в убогое жилище, тяжело ступая обутыми в кожаные сапоги толстыми ногами, вошел Рамон де Перелла, владелец Монсегюра. Поклонившись кивком Бертрану, он прошел к койке и тяжело опустился на скамью. Затем стер рукавом кожаной куртки пот со лба. И оба собеседника увидели, что с бархатной шапочки Рамона исчезла золотая пентаграмма, которую тот носил, не снимая, все эти месяцы.
– Подписали! – выдохнул Рамон и повернулся к старику. – Таких условий сдачи не добивался никто и никогда, – сказал он с нескрываемой гордостью. – Нам обещано полное прощение за все, даже, – здесь Рамон бросил презрительный взгляд на зятя, – за убийство одиннадцати инквизиторов в Авиньоне. Достаточно покаяться…
– И ты уже решил встать перед ними на колени? – насмешливо спросил Пьер-Роже.
Даже в полутемной комнате стало видно, как вспыхнуло лицо Рамона.
– Да, решил! У тех, кто не отречется от ереси и примет последнее утешение, конфискуют земли. А я стар и у меня дети! Они что, пойдут в леса, как файдиты?! Нищими?
– Многие пошли, – жестко сказал Пьер-Роже.
– Ты хочешь сказать о себе? – усмехнулся Рамон. – Ты можешь идти, можешь принимать solament и подниматься на костер. Я думаю, моя дочь не долго будет вдовствовать: она молода и красива, а я позабочусь о ее приданом.
Рамон поднялся со скамьи.
– Я не сказал вам главного, Совершенный. Мне удалось добиться отсрочки сдачи на две недели. Этого в стране Ок не удавалось еще никогда и никому. Ферье очень не нравилось такое условие, но Юг – мой старый товарищ, он настоял. Мы должны выйти из Монсегюра 16 марта, на Пасху. Вы ведь об этом меня просили?
Бертран в знак признательности склонил голову.
– Может, граф Тулузский и придет сюда к Пасхе, как обещал – задумчиво произнес Рамон. – Это самый удобный момент: ему не надо будет явно становиться на сторону еретиков. Он просто перехватит у Юга сдачу замка, на что формально имеет право…
– И тогда сжигать нас будет он. Юг с удовольствием отдаст ему эту честь. Юг все-таки рыцарь, а не палач.
Рамон снова презрительно посмотрел на зятя.
– Не надо меня упрекать за сдачу замка. Я здесь все десять месяцев стоял на стенах во время приступов рядом со своими кнехтами. Это мои крестьяне носили сюда еду и мои воины гибли в стычках. Видит Бог: я сделал все, что мог. В стране Ок еще ни один замок на сопротивлялся врагу столь долго. А вот твои люди с Матеусом и Эскот де Бэлькэром ушли из замка больше двух месяцев назад вместе с казной. В следующую ночь, как мы и договаривались, горел костер на горе – значит, они благополучно миновали караулы Юга. Однако ни один воин из тех, кого должны были нанять на эти деньги, в замок не пришел. Я думаю, верные слуги из фьефа Марпуа давно пустили по ветру нашу казну в придорожных корчмах.
Пьер-Роже вскочил с кровати и тут же, застонав, свалился обратно. Рамон равнодушно пожал плечами:
– Прощайте, Совершенный, мне нужно дать еще много распоряжений…
Он вышел, все также тяжело попирая толстыми ногами деревянный пол.
– Рамон стал другим человеком за время осады, – тихо сказал Бертран, когда Пьер-Роже пришел в себя. – Сейчас он плюнул мне в лицо и даже не заметил этого. Это мой дьякон Матеус повез казну, и, значит, это я виноват, что воины не пришли. Я думаю, что Матеус нанял их, но они не смогли пробиться, – старик вздохнул. – Я видел, как Рамон меняется месяц от месяца. Если раньше он, как казалось, был готов отдать жизнь за нашу веру, то осада постепенно подтачивала его стойкость. Это очень тяжело: каждый день жить за каменной стеной: среди множества людей, где шагу нельзя ступить, чтобы не наступить на чью-нибудь ногу или ухо; есть то, что едят самые бедные крестьяне; не иметь возможности нормально умыться и привести себя в порядок; мерзнуть и при этом держать в руках золото, на которое здесь ничего не возможно купить. Не осуждай его, Пьер-Роже! Если бы мы схлестнулись с врагом в поле, в честной битве, Рамон не посрамил бы свой род. А здесь у него не хватило дыхания. И он еще не знает, какая кара его за это ждет.
Пьер-Роже недоуменно посмотрел на Бертрана.
– Госпожа Корба де Перелла объявила мне вчера, что она обязательно примет solament. И что никто не отговорит ее от этого.
– Я всегда любил ее, как мать, – Пьер-Роже вздохнул. – У нее в душе веры больше, чем у ее напыщенного и трусливого мужа, который даже пентаграмму с шапки снял, чтобы не раздражать врага. А что будет с ее дочерью, Эксламондой?
– Она тоже примет solament.
– Боже! – Пьер-Роже привстал на койке. – Девочке всего пятнадцать лет. Как же она может стать Совершенной?
– Болезнь сделала ее взрослой. Эксламонда не ходит с пяти лет и давно Верующая. У нее ясный ум и чистая душа. Она сама все решила.
– Боже! – Пьер-Роже закрыл лицо ладонями. – Даже я не пожелал бы Рамону такого!
– Он сделал свой выбор, – твердо сказал старик. – Он полюбил мир, сотворенный дьяволом, отказавшись от Неба. Когда придет его час, он поймет. Но будет поздно. А как ты? – склонился он к кровати. – Не передумал?
– Нет! – твердо ответил рыцарь.
– Я спрашиваю это не потому, что сомневаюсь в твоей твердости. Ты доказал свою веру в Истину. Но ты молод, жизнь переполняет тебя, и в силу этого тебе трудно стать Совершенным. Если бы ты пришел ко мне в другой обстановке, я бы велел пождать. Подумай! После большого костра, что устроит для нас Ферье, в стране Ок останется много Добрых Людей, которым нужен будет добрый защитник. Я благословляю тебя на отречение от Истины перед лицом смерти. Ты сделал все, что мог.
– Вы думаете, Ферье отпустит меня, даже если я отрекусь? – грустно усмехнулся рыцарь. – Что он простит мне смерть одиннадцати инквизиторов в Авиньоне? Они много говорят о милосердии, но никто никогда не дождался его от псов Господних. Раймон Тренкавель подписал с ними договор, где они обещали ему жизнь и волю. А сами отравили его в темнице… Я не хочу, чтобы меня тайком задушили в подвале, словно крысу. Вы сами говорили: нет более прекрасной смерти, чем смерть на костре.
Ознакомительная версия.
