- Хвор я, княжич- напоминание о царственном брате слегка остудило приказного - здравия мне, истинно, не помешало бы, а то кажись, Богу душу отдаю-
-Что с тобой, достойный человек?- поинтересовался дремавший во мне доктор - может, помогу чем?-
-Чем же ты подмогнуть то сможешь, отрок девяти лет отроду, всяко неразумный? - вздохнул дьяк - я уж и знахарку, чтоб заговорила, звал, и Бога прощенья просил за этот грех, а всё то спину ломит, то брюхо кособочит, хучь на стену лезь. Уж чётвертой день мучаюсь, никак не отойду-
После нескольких уточняющих вопрос, окрепло предположение, что Алябьева мучат почечные колики, видимо растрясло дорогой. Заговоры тут явно были бессильны, многочисленные поклоны перед иконами даже скорее вредны, вот и спасался несчастный вином как анальгетиком.
Пообещав вернутся, отправился глядеть на травяной сбор местной целительницы, попутно выдирая из памяти всё что знал о лекарственных растениях. Из значительного вороха травок принесенных лекаркой был отобран пучок темно-зелёной ветвистой травки, с красными плодами. Также я приказал изъять из погребца брусники, где эта болотная ягодка хранилась в мочёном виде. Первым в дьяческую избу направился истопник Юшка с котлом в обнимку, с наказом греть воду. Чуть позже туда же снова пошёл я, а за мной слуги тащили самую здоровенную деревянную лохань, что нашлась в кладовых.
Крепкий тридцатилетний мужик, дьяк четверти Петелина, был уже настолько измучен болями, что согласился на любые эксперименты над своим телом. Слегка подивился он питью из размятого растения:
- Сё мучица. Энтим кожи дубят да красят, не помру я от зелья твово, княз Дмитрий? Кто лечбе таковской обучил?-
Объяснить правду было невозможно, и пришлось выдать трудно проверяемую информацию:
-Жена боярина Годунова с сестрой зело в травяном сборе разумеют. Вот там и узнал-
Алябьев слегка расширил глаза, а потом, перекрестясь, разом выпил настой, приговаривая:
- Ну и помру от сена сего чародейского, все одно отмучаюсь, а на тебе грех смертный буде -
Но хуже чем было, больному не стало и он подуспокоился. Позже сидя в горячей воде в исподнем белье, приказной уже совсем размяк и пил настой на медвежьих ушках и брусничный морс совершенно безропотно. Втолковав правила поведения при болезни дьяку и его людям, князь Углича, одновременно являвшийся единственным дипломированным врачом на сотни вёрст вокруг, удалился с чувством выполненного долга.
На дворе у красного крыльца палат мне повстречался очередной командированный из Москвы - новый голова городовых стрельцов Данила Пузиков с полдюжиной приведённых с собой бойцов. Пригласив будущего командира углицкой пехоты отобедать в главной трапезной с нами, я позвал с собой и ближних дворян, с которыми ходил в поход. Служилый не по отечеству, а по прибору жилистый молодой парень Данила был весьма не рад переводу из десятских московского полка в сотники городового, ему это казалось изрядным понижением. Единственная его надежда была связана с тем, что ему удастся развернуть свою сотню в полк с соответствующим фактическим повышением в чине, на что ему были даны полномочия из столицы. Правда, людей кроме тех, что я видел во дворе, он не привёл, надеясь набрать состав по месту.
К наличию крупного воинского контингента у меня возражений не было до тех пор, пока мои старые соратники не стали задавать Пузикову вопросы. Выяснив, что ему требуется поместье для получения кормов, его людям пищевое и денежное жалованье, да отдельные избы для постоянного проживания. Даже имеющиеся в наличии стрельцы пробивали некоторую брешь в казне княжества, хотя Ждан и обещал найти им для жилья пустующие дворы.
- Какое жалованье требуется на полк? - поинтересовался я.
-Да немного, серебра бы рубля три служивым, да хлеба и круп бы четей тридцать, чтоб семейству их не околеть, да сукна б на кафтаны, чтоб как войско, а не оборванцы гляделись. Ну и ищо по безделице - кажному полсть мяса, ведро вина, да пудок белорыбицы трижды в год. Десятским корма и монет по более чуток, сотским втрое от простых, да и поместья им бы дать четвертей по сто в кажном поле. Ну а мне как прикажешь, княжич, но уж в полутора раза от сотника голове вполне вместный оклад был бы, как денежной с хлебным, так и поместной - отвечал молодой карьерист.
От этих раскладок всем стало дурно, оставалось узнать точный доход удела, но судя по грустным лицам дворян, если налогов и хватит, то впритык.
-Статочное ли это дело, цельный полк с двух малых уездов кормить - возмутился Коробов - испокон веков таковой беды с нами не бывало. Полное оскудение людишкам выйдет. Да и где селится-то такой прорве служивых? В Угличе, чай, стоко дворов-то не будет-
-Ништо, крестьянишек по округе в селах к зиме на городовое дело соберете и срубите новые слободы - ехидно утешил новоиспечённый стрелецкий голова - а чтоб с удельных прибытков прибранным служивым кормится, об том указ есть царский. Сам у судьи стрелецкого приказа видывал, у боярина Иван Васильевича Годунова, так что можете челом ему бить, ежели таковой постой вам невмочь-
Обед завершился на траурной ноте, моя свита расходилась с него, как пришибленная. Стрельцы с головой отправились в посад - определятся на постой, я же с парой дворян двинул к болящему дьяку. К нашему приходу он уже вылез из лохани и с довольным видом дул рекомендованный брусничный взвар.
-Спаси тебя Христос, княже - страдающему стало явно легче и его стали терзать ненужные мысли - а корешки да листва та не колдовские были, не согрешил ли я по твому совету, без свово умысла?
-Что ты, как подумать мог сие - деланно возмутился избавитель от мучений - разе ж супружница царского шурина посоветует чего богу не угодного?-
-Ну да, ну да, эт лукавый мне нечестивые помыслы в голову толкает - исправился Алябьев - тяжко ему видно, што избавился аз Божьим соизволением, да твоим советом от мук адовых, нечистым на меня измысленным -
Не лишённый последней совести, а потому благодарный мне за исцеление дьяк честно рассказал, что велено ему учитывать все доходы удела и слобод, назначенных в кормление Марье Нагой, и контролировать их сбор. Первым делом ему следовало обеспечить содержание стрельцов, и уж потом выдавать на обиход удельному двору, да царственной монахине. Что эти выдачи будут обильными, сильно сомневался сам приказной, точнее сказать он не мог, все писчие книги по городу и уезду пропали во время бунта.
- Сам с чего кормиться думаешь? - прямо спросил я у приказного.
