Ознакомительная версия.
— П-почту за честь.
Что ж, по крайней мере, у Аделаиды будет надежная охрана. Вряд ли в столь укромном месте полячке потребуются услуги секьюрити, но уж ежели что, этот немец за княжну перегрызет глотку даже тевтону. Благородный поединок из-за прекрасной дамы — все-таки не бой на стороне прусских язычников, чьи жены и дети гибнут сейчас под немецкой сталью. Тут, надо полагать, рыцарская честь фон Берберга останется незапятнанной, даже если ему придется пролить драгоценную германскую кровь.
А если поединка не будет? Если немчура вздумает без боя сдать Аделаиду своим или, чего доброго, умыкнуть ее под шумок?
— Сыма Цзян, — окликнул Бурцев по-татарски китайца, — тут такое дело…
Старик, не дослушав, воинственно взмахнул боевым посохом:
— Моя пойдет с твоя, Васлав.
— Спасибо, отец, не нужно. Пригляди лучше за девушкой. И за рыцарем этим тоже. За рыцарем особенно. А то душа у меня неспокойна.
Китаец понимающе кивнул:
— Не волновайся, Васлав. Рысаря и его слуга не обижай твоя красависа. Моя все делай, как надо.
Ну, вот и славно! Имеется теперь защита и от защитника. Сыма Цзян будет начеку. И даже двум Фрицам нипочем не провести одного хитрого китайца. А уж коли дело дойдет до схватки, обоюдоострая палка мастера восточных единоборств быстро успокоит обоих. Такая палка и в таких руках дорогого стоит. В этом Бурцев имел возможность убедиться под Священным дубом.
Лезть к воротам — в гущу жестокой рубки, пешему, без доспехов, с одним лишь трофейным жреческим посохом в руках — верное самоубийство. Бурцев пошел в обход.
Рявкнул, пробегая мимо лучников дядьки Адама:
— Прикройте!
В прусское селение он ворвался через пролом в стене частокола. Сшиб с ног кривой вайделотской дубинкой преградившего путь кнехта. Добивать не стал — время дорого. Пусть это сделает дядька Адам. Второго противника, рыпнувшегося было наперерез, уже свалила певучая стрела. И третьего тоже…
Бурцев бежал к запертым воротам, за которыми гибли русичи, татары и монголы. Бежал, стараясь не ввязываться в драку. А драка вокруг была славная. Избиение беззащитных баб и детишек прекратилось. Орденская пехота теперь жестоко схлестнулась с набежавшими из леса прусскими мужиками. Кнехтов оказалось чуть побольше, да и вооружены они были лучше, но пруссаки в ярости поистине страшны. Когда они вершат возмездие, один троих стоит.
Оружие убитых кнехтов расхватывалось неистовствующими бородачами в мгновение ока. Только возле молельного сарая Бурцев смог сменить жреческую палку на немецкую секиру с длинной рукоятью. Уже кое-что!
Меткие стрелы Адамовой ватаги по-прежнему освобождали его от необходимости пробиваться через селение с боем и оберегали тыл. Толковая аккуратная поддержка лучников дарила лишние секунды. И Бурцев старался максимально использовать это время.
И-эх! — Он с разбега вскочил на внутреннюю насыпь у частокола. Ага! Возвышение небольшое, но поле боя — как на ладони. Лучшего командного пункта не придумать. И приказы отсюда, должно быть, слышно хорошо, а то ведь ни бунчуков сигнальных, ни барабанов под рукой нет. Хотелось, правда, не глотку рвать, а спрыгнуть вниз, да помочь ребятам только что раздобытой секирой. Но там внизу — в теснотище боя пешему ни хрена не увидеть, не понять, не организовать оборону. А секирой больше, секирой меньше — сейчас уже невелика важность. Толковый же приказ, отданный в нужную минуту, ценится куда выше.
За тыном Бурцев не хоронился. Поднялся в полный рост. Заорал. И по-татарски орал, и по-русски:
— Дмитрий, дурень, не рассыпайся! Собирай новгородцев в кулак, сдвигай вправо! В середке народу много — там кучкуйтесь! Бурангул, давай назад и влево, уводи стрелков, кто уцелел, за ханских панцирников!
Его зычный голос разносился над полем боя, перекрывая шум сражения.
— У ворот стенку стройте, Дмитрий! У ворот, где нукеры стоят. Вместе с ними стройте, а не порознь. Плотнее щиты! Плотнее! Копья! Копья вперед. Вправо сомкнись! Бурангул, ты куда прешь? Назад отходи — к воротам! Все отходите! Все! Мать вашу, шайтаны недорезанные! Раненых не бросать!
Нежданное возвращение воеводы вдохновило и новгородцев, и степняков. Бойцы воспрянули духом. Разрозненные группки кочевников и русичей, повинуясь приказам Бурцева, сливались в единое целое, ставили перед тевтонами сплошную линию щитов и копий, через которую без разгона, так просто, и не проломишься.
— Теперь держать! — надрывался он. — Держать оборону! Как открою ворота — лучники внутрь!
Заметили горластого военачальника и вражеские всадники. Один из крестоносцев, исхитрившись, вклинил-таки коня между пешими ратниками и частоколом, протиснулся поближе, попытался с седла срубить человека на стене. Низенький прусский тын ненамного вознес Бурцева над сражающимися. Так что достать его длинным рыцарским мечом всаднику было вполне по силам.
Бурцев уклонился от свистящей стали — острие клинка лишь царапнуло по вороту плотной поддоспешной куртки. А рыцарь уже двинул коня вплотную к стене, размахнулся вновь.
Второй раз бывшего омоновца спасло заостренное бревно частокола. Вовремя укрыло, родимое, от неминуемой смерти. Меч вошел глубоко в дерево, а тут уж и сам Бурцев в долгу не остался. Обхватил покрепче рукоять секиры, гакнул от души, ударил сверху вниз, опустил тяжелое лезвие на маячивший за стеной горшкообразный рогатый шлем. Шлем прогнулся, лопнул. Рыцарь с черным крестом на белом плаще рухнул наземь.
Ну, хватит, потешились малость, теперь пора дело делать. Он сбежал к воротам. Обухом секиры высадил засов.
— Лучники, на стену! Живо!
И без того уж не полная сотня Бурангула — легковооруженная и вовсе не предназначенная для рубки в пешем строю — понесла тяжелые потери. Татарских стрелков осталось десятка два — не больше. Теперь эти два десятка во главе со своим юзбаши должны решить исход битвы.
Пока новгородские дружинники и закованные в чешуйчатую броню монгольские нукеры сдерживали рыцарей у ворот, лучники заняли позиции на оборонительном тыне. До сих пор, в тесноте рукопашной, им было не развернуться. Зато сейчас, находясь под защитой стен, воины Бурангула получили возможность расстреливать рыцарей практически в упор. На такой дистанции опытному лучнику нетрудно сбить врага, сцепившегося с другом. И степные лучники били. Били, как всегда, — быстро и метко. Некоторые пускали по две стрелы сразу, и ни одна не уходила мимо цели.
Даже доспехи лучших немецких мастеров не устоят перед мощными луками кочевников. Тяжелые граненые наконечники рвали звенья кольчуг и насквозь прошивали панцири. Всадники один за другим валились под копыта собственных коней.
Ознакомительная версия.
