– Господа, господа. Прошу всех в курительную. Позволим милым дамам отдохнуть от нашего общества.
Куда это мы, а, батюшка?. О-оп! Нет-нет, благодарю Вас, это, должно, с контузии осталось, шатает… Думаю, Вы правы – померанцевой контузило…
– Зря вот Вы, соратник, думаете, что только Вам тяжело. Конечно, на фронте – смерть, раны. А Вы думаете, в тылу легче? Ведь мы же для Вас стараемся… И представьте себе, у нас тоже, случается, гибнут… Вот, не далее как на прошлой неделе… Господа, не дайте соврать, ведь на прошлой неделе, капитан Рузаев погиб? Ну вот, видите…
– А что с ним случилось? – может быть, я и в самом деле был к ним не справедлив? – Бунт?
– Да вот представьте себе, настоящий бунт. – Звонарев кивает на генерал-майора, и тот, с важным видом, склоняет голову в знак согласия. – Вообразите: пришел капитан в барак, выбрать заключенную, которая должна полы в штабе помыть. Ну, мы же люди, мы понимаем, что ежели тут молодые арестантки, а капитан – мужчина в свои пятьдесят семь еще хоть куда… Был. И вот, знаете ли, выбрал он одну молоденькую, а та возьми и зарежь его осколком стек…
Бац! Сам не пойму, как это вышло: только что стоял спокойно, а теперь вдруг ободранный кулак и Звонарев на полу. Ко мне кидается тот толстый интендант. Ха! Дитя! Да с тобой и Аришка справится, не говоря уже про Севку. Н-на! И еще, н-на! Ах, у вас, господин генерал-майор, "Вальтер" имеется? А бутылкой портвейна по голове не хочешь? А получишь! Ну, суки тыловые, б… зажравшиеся, кто еще хочет?
– Будьте добры, господин подполковник, – металлический голос, заставляет меня обернуться. – Будьте добры. Вот, возьмите его пистолет и покараульте их, пока я не приведу Патруль Чистоты Духовной. Сие есть дело Божие!
О. Платон? Вот это номер! Я и забыл про него совсем. Киваю ротному, и тот исчезает, чтобы через десять минут вернуться с "чекистами". Вся семейка Звонаревых вместе с гостями отбывает под конвоем, а с меня сняты показания под образами.
Мы идем домой. Люба молчит, должно быть дуется за испорченный день. Вдруг она порывисто прижимается ко мне и шепчет:
– Все испортил, дурак. Медведь сибирский, хунхуз маньчжурский! И за что я тебя люблю, такого нескладеху. У Ниночки ведь своя парикмахерская была. Где я теперь буду прическу делать?…
Подполковник Всеволод Соколов. Апрель 1940.
Приснопамятной драке со Звонаревым и Ко удается изрядно испортить мой отпуск. Четыре дня подряд я как проклятый таскаюсь в Святейший Синод. Меня по очереди допрашивают трое следователей: двое штатских и один духовный. Нельзя сказать, чтобы они были грубы или невежливы. Но они исключительно настойчивы. Их интересует буквально все: сколько коньяку я выпил с Кузьминым, о чем говорил с о. Платоном между второй и третьей рюмкой, был ли интендант-полковник застегнут на все пуговицы ли нет? И так далее, и так далее. Странно, они не пытаются ловить меня на ошибках, они даже не заставляют меня ничего подписывать, а только вежливо просят иногда перекрестится на образа в подтверждение своих слов. И все наши, о, нет, не допросы, а "беседы" аккуратно записываются на магнитофон. И вот теперь – кульминация, апофеоз моих визитов в Святейший Синод: получено приглашение к самому обер-прокурору Синода – всемогущему соратнику Ворошилову.
Хотя это именно приглашение, а не приказ явится тогда-то туда-то, манкировать таким приглашением не следует: последствия отказа не предсказуемы. Так что теперь я вылезаю из такси, и, придерживая рукой танкистский кортик, торопливо шагаю к дверям. Хм, часовые пока еще не узнают. Или уже узнают, просто не показывают вида?
– Приглашен к соратнику Ворошилову на 11 15, – сообщаю я в ответ на немой вопрос "стража райских врат" и демонстрирую приглашение.
Цербер делает выверенный до миллиметра шаг в сторону пропуская меня внутрь. Широкая лестница, второй этаж. Приемная с двумя секретарями, которые забирают у меня приглашение, однако, так же как и раньше, не просят отдать оружие. В Святейшем Синоде вообще весьма странные обычаи…
Могучая дверь черного дуба с надраенной медной табличкой "Обер-прокурор Святейшего Синода К.Е. Ворошилов".
– Разрешите? Подполковник Соколов по Вашему приказанию прибыл!
Человек, вставший навстречу мне из-за стола, отрицательно качает головой:
– Я не вызывал Вас, соратник Соколов, а приглашал. Прошу Вас, проходите, располагайтесь.
Я подхожу к роскошному письменному столу, и присаживаюсь в глубокое кресло, заботливо придвинутое для посетителей. Обер-прокурор внимательно рассматривает меня, не стесняясь и не смущаясь моего уродства, а я отвечаю ему тем же. Климент Ефремович среднего роста, с типично офицерскими усиками и внимательными умными глазами на открытом, хорошем лице. На нем повседневный вицмундир без погон, с большими, шитыми золотом восьмиконечными крестами в петлицах. Орденов нет, только знак "Героя России" и партийный значок, чуть потемневший и с надтреснутой эмалью. Внезапно, Ворошилов широко улыбается и спрашивает:
– Ну, и как впечатление?
– Очень хорошее, – вежливо отвечаю я и в свою очередь спрашиваю, – А как Ваше?
Он смеется. Затем как гостеприимный хозяин предлагает чай, сухари, пряники. От чая я не отказываюсь и с удовольствием прихлебываю ароматный и крепкий напиток.
– Как проводите отпуск, соратник? – интересуется Ворошилов неожиданно. – Театры, выставки, или так, с детьми гуляете? Сейчас в столице есть что посмотреть, – он мечтательно заводит глаза вверх. – Особенно рекомендую: сейчас идут гастроли Ла-Скала. Сегодня дают "Норму".
Обер-прокурор напевает несколько тактов из "Марша друидов". Слышал я, что соратник Ворошилов – страстный театрал, и вот теперь – подтверждение. Я, конечно, немного разбираюсь в опере, но как-то не готов к беседам с театралом в фельдмаршальском мундире… А Климент Ефремович между тем продолжает:
– Потом, в Малом театре идет "Драматическая трилогия" Толстого. Не правда ли, соратник, Жаров превосходен в роли Годунова?
Перун-заступник, вот это влип! Да я лучше бы пошел в атаку на целую зенитную бригаду японцев в одиночку, чем это!…
– Да, да, соратник, Жаров неподражаем. – Господи, что ж еще сказать?
– А если Вам, соратник захочется чего-нибудь полегче, то очень рекомендую оперетту "Вольный ветер". Прекрасная легкая вещица, замечательно господин Дунаев написал. Очень рекомендую. И супругу возьмите: вот как раз свою вину и загладите.
Вот это уже ближе к делу. Виноват, вопросов не имеется. Встаю, одергиваю китель:
– Господин обер-прокурор вину свою признаю в полном объеме. Прошу дать возможность кровью искупить…
