— Что? — спросил Адриан.
Ариста пожала плечами.
— Не знаю… По дороге сюда я вспоминала некоторые движения и…
Слегка прикрыв глаза, она восстановила в памяти последовательность движений. Почему бы не попробовать? Что вызывание дождя, что кипячение — в основе один и тот же элемент — вода, стало быть, и движения должны быть те же самые. Едва она подумала об этом, как сердце учащенно забилось.
«Вот оно! Вот чего мне не хватало! Если у меня получится все остальное, останется только…»
Заметив ведро воды, которое принес Адриан, Ариста закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Вскипятить воду было сложнее, чем заставить человека чихнуть, но для этого требовалось простое короткое заклинание, которое она безуспешно пробовала сотни раз. Освободив разум, она расслабилась и прочувствовала комнату: свет и тепло свечей, силу ветра, дующего над крышей, капли воды, стекающие с мокрой одежды. Открыв глаза, она сосредоточилась на ведре и воде в нем. Вода была теплой, тихой, спокойной. Ариста почувствовала место этой воды в мире. Та была частью целого и ждала своего часа, желая подчиниться воле мага.
Ариста принялась тихонько напевать себе под нос, выдерживая определенный ритм. Она говорила с водой и чувствовала, что вода ее слушает. Принцесса повысила голос и мелодично произнесла несколько коротких слов. Затем, подняв руку, выполнила заученные движения, по наитию добавив еще и широкий круг большим пальцем. Получилось идеально. Это и был тот самый недостающий фрагмент мозаики. Она сомкнула пальцы и сжала руку в кулак. Как только она это сделала, почувствовала жар. На другом конце комнаты от ведра начал подниматься пар.
Адриан встал, сделал несколько шагов и остановился.
— Кипит, — удивленно сказал он.
— Ага, наша одежда тоже. — Ройс указал на мокрые вещи, висевшие на веревке, от которых с шипением шел пар.
— Ой! — Ариста тут же разжала кулак. Вода перестала пузыриться, а одежда прекратила издавать звуки.
— Клянусь Маром, это невероятно! — широко улыбнулся Адриан. — У вас и правда получилось.
Ройс молчал, глядя на одежду, от которой все еще шел пар.
— Знаю. Вы можете в это поверить? — сказала Ариста.
— А что еще вы умеете?
— Сейчас не время это выяснять, — перебил его Ройс. — Уже поздно, а нам выезжать через несколько часов. Пора спать!
— Скучный ты человек! — воскликнул Адриан. — Но, наверное, он прав. Давайте ложиться.
Ариста кивнула. Лишь зайдя за ширму из одеял, она позволила себе улыбнуться.
«Получилось! И в самом деле получилось!»
Она лежала, не накрываясь, на узеньком матрасе, смотрела в потолок и слушала, как воры возятся на своей половине.
— Ты должен признать, это было потрясающе! — сказал Адриан.
Если Ройс что-то и ответил, она его слов не расслышала. Ариста его явно напугала. Выражение его лица было красноречивее любых слов. Сейчас, лежа на чердаке и разглядывая потолочные балки, принцесса вспомнила, что однажды уже видела подобное выражение испуга — в день, когда Аркадиус отчитывал ее за наведенную на графиню Амриль порчу. Она уже выходила из его кабинета, но он вдруг заставил ее вернуться.
— На своих занятиях я никогда не учил вас проклятьям, будь то порча или нечто подобное. Вы дали ей какое-нибудь зелье?
— Нет, — ответила Ариста. — Это было словесное проклятье.
Глаза магистра округлились от изумления, он открыл рот, но ничего не сказал. В ту минуту она решила, что так выглядит учитель, который восхищен успехами ученика и гордится тем, что тот превзошел все его ожидания. Теперь, оглядываясь назад, Ариста вдруг осознала: она видела лишь то, что хотела видеть.
Амилия заметила, что взгляд императрицы, вполне осмысленный, остановился на дрожащем пламени свечи. «Может быть, это знак?»
Амилия часто сама с собой играла в игру, пытаясь углядеть в поведении императрицы перемены к лучшему. С того дня, когда регент Сальдур вызвал бывшую посудомойку к себе в кабинет и разъяснил ей ее новые обязанности, прошел месяц. Амилия понимала, что не сможет сделать и половины того, что от нее требовалось, но более всего регента заботило здоровье императрицы, а в этом отношении Амилия добилась немалых успехов. Даже при столь скудном освещении перемены были хорошо заметны. Лицо Модины слегка округлилось, кожа уже не казалась натянутой на кости. Императрица теперь ела овощи и даже небольшие кусочки мяса в супе. И все же Амилия полагала, что ее подопечная слишком медленно идет на поправку.
До сего дня Модина так и не вымолвила ни единого слова — во всяком случае, наяву. Во сне императрица нередко что-то бормотала себе под нос и беспокойно ворочалась в постели. Просыпаясь, девушка жалобно всхлипывала, и по щекам ее катились слезы. Амилия обнимала ее, гладила по голове, стараясь согреть и успокоить, но императрица, казалось, вовсе ее не замечала.
Чтобы чем-то занять себя, Амилия продолжала рассказывать Модине разные истории, надеясь, что рано или поздно это заставит ее заговорить, может, задать какой-нибудь вопрос. Рассказав все о себе и своей семье, Амилия принялась вспоминать сказки, которые слышала в детстве. Например, сказку о Гронбахе, злом гноме, похитившем юную молочницу и запершем ее в своем подземелье. Пленница разгадала секрет трех ящиков, отрезала гному бороду и сбежала из темницы.
Амилия вспомнила даже страшные истории, которые рассказывали в темной каретной мастерской ее братья. Она знала, что они намеренно пытаются напугать ее, но даже сейчас от этих воспоминаний у нее по спине начинали бегать мурашки. Самой страшной была сказка об эльфах, которые чудесной музыкой усыпляли своих жертв, а потом пожирали их. Изо всех сил Амилия пыталась побороть собственный страх, готовая на что угодно, лишь бы вернуть Модину к реальности.
Исчерпав запас сказок, она обратилась к историям, которые остались в памяти после посещения церкви. Среди них было эпическое повествование о том, как в час величайшей нужды Марибор ниспослал на землю божественного спасителя человечества — Новрона, который одолел эльфов своим чудесным мечом Релаканом.
Предположив, что Модину могут заинтересовать истории, похожие на ее собственную жизнь, Амилия вспомнила романтическое сказание о крестьянской дочери по имени Персефона, которая стала супругой Новрона. Когда она отказалась покидать свою маленькую деревушку, Новрон прямо там воздвиг великую столицу империи и назвал город Персепликвисом в честь своей королевы.
— Ну, что бы мне рассказать вам сегодня? — спросила Амилия. Девушки лежали друг против друга на своих соломенных подстилках, озаряемые мерцанием свечей. — Хотите историю о Кайле и белом перышке? Наш священник частенько ее нам рассказывал, чтобы мы поняли важность раскаяния и искупления. Вам она знакома? Нравится? Мне — очень! Итак, у отца богов Эребуса было трое сыновей: Феррол, Дроум и Марибор, и были они богами эльфов, гномов и людей. Была у него также дочь по имени Мюриэль, самое прелестное на свете создание, чьей власти подчинялся мир растений и животных. Однажды ночью Эребус был пьян и изнасиловал собственную дочь. Братья в гневе напали на отца и попытались убить его, но боги, как известно, не могут умереть.
