Какие-то нелепые застежки для женских хитонов, совсем не похожие на наши, делают тут у них на Крите. Ладонь до крови уколол.
– Утро было прекрасное, как радуга, утро исполнения желаний. Я верила, что сегодня все решится, что и сама громада Лабиринта рассыплется вдруг серой тучей взвихренной пыли, и ветры тут же разнесут эту пыль во все стороны света, далеко-далеко, без возврата. Утро было как капля росы на бархатистом лепестке розы, как омытый родниковой водой драгоценный камень, мне хотелось любить всех, и когда вошла Ариадна, я подхватила ее и закружила по комнате, словно вернулась моя молодость и ее раннее детство. Но мое веселье ей не передалось, она была бледна, под глазами лежали тени.
– Ты плохо спала? – спросила я.
– Хорошо, – ответила она быстро. – Говорят, он сегодня идет в Лабиринт…
Бедная девочка, подумала я, нельзя намекнуть ей пока и словом, ей предстоит еще несколько часов провести в тревоге.
– Он настоящий мужчина, – сказала я. – А их участь – идти в бой для счастья других.
– Такие запутанные коридоры… – жалобно, совсем по-детски сказала она.
– Но ты ведь можешь ему помочь сократить путь, – сказала я. – Хочешь?
– Как?! – Она верила и не верила.
– Ты отдашь ему вот это. – Я открыла шкатулку. – Запомни хорошенько – начать он должен с этого знака.
На тяжелой золотой цепочке – два десятка золотых дисков с выгравированными на них разнообразными знаками. Коридоры Лабиринта неимоверно запутанны и длинны, но с помощью этой цепочки до центра можно добраться в считанные минуты. Когда из круглого зала (их двадцать в Лабиринте), расходится несколько коридоров, идти следует по тому, что отмечен соответствующим диску знаком. Вот и все, просто до гениальности – еще одно изобретение Дедала, созданное им на прогулке в саду, в час отдыха.
– Ты отдашь ему это сейчас же, – сказала я. – Запомни и не перепутай – начинать следует с этого знака…
Она убежала, забыв поблагодарить, и я подумала, что она чересчур уж увлечена Тезеем. Даже подозрения стали закрадываться по поводу этой ее бледности.
– Ну да, и что это меняет? – раздался насмешливый голос.
Я отдернула полог. Рино сидел на ложе, и от его взгляда мне самой стало смешно – неужели и он, при всем своем опасном уме, полагает, что приобрел теперь какие-то права и привилегии, хотя бы право на этот тон? У многих из тех, кто побывал здесь, почему-то возникали такие мысли, и я умела тут же пресекать грубые поползновения на власть надо мной, у меня был большой опыт.
– Я говорила вслух? – спросила я холодно.
– Вот именно. – Он встал и упругим звериным шагом прошелся по комнате. – Видимо, это от радости, ты сияешь, как облапошивший клиента финикийский ростовщик.
– Ты думаешь, что…
– Ничего я не думаю, я знаю. – Он кивнул, зевая. – Твоя дочь сегодня ночью узнала много нового о мужчинах. Дело житейское. Смотришь, бабушкой станешь вскоре…
Почему-то прежде всего я почувствовала злость не на него:
– Клеон совсем обленился…
– Да все он знает, – сказал Рино. – Только, разумеется побоялся тебе доложить. Жалкий все же человечек, никак не в состоянии быть беспринципным до конца.
– Может быть, ты рассчитываешь занять его место?
– Никоим образом. Заниматься мелкими делишками вздорной бабы… – Он рассмеялся. – Ты потянулась к колокольчику? А ты не думаешь, что я тебе еще нужен?
– Нужен, – сквозь зубы сказала я. – Но если ты вообразил, что теперь можешь…
– Я никогда ничего не воображаю, – сказал Рино спокойно и серьезно. – Я всего лишь хочу потешить свое самолюбие и лишний раз вспомнить, что сын гончара с нищей окраины Кносса провел ночь с царицей Крита. Правда, мое торжество омрачено количеством моих предшественников. Впрочем, не бывает худа без добра – благодаря этой сотне моих предшественников с тобой не скучно.
– Ты надо мной издеваешься?
– Нет, – сказал Рино. – Позволю роскошь думать вслух и не скрывать своих недостатков, к коим относится и необходимость тешить иногда ущемленное нищим детством и трудной молодостью самолюбие. Твои недостатки, выставленные тобой же на всеобщее обозрение, перестают быть недостатками.
Жаль, что придется его убить через час-другой, подумала я. Но иначе нельзя – талант, который служит тебе для тайных дел, не должен вырасти выше определенной высоты, обязан иметь свой предел. Клеон коварен, но недалек, Рино коварен и талантлив – Клеон предпочтительнее.
Да и стоит ли сердиться на человека, который не увидит сегодняшнего заката, на живого мертвеца? Можно даже из блажи снести его грубости и быть с ним поласковее – в этом, ко всему прочему, есть что-то пикантное.
– Интересно все же знать, как ты рассчитываешь уговорить Миноса? – спросила я.
– Секреты ремесла, – сказал Рино. – Твой Минос – большая умница и большая сволочь.
– Во втором я никогда не сомневалась.
– А я исхожу из первого. Знаешь ли, в том случае, когда человек, обладающий качеством большой сволочи, применяет эти качества лишь на ниве государственных дел, обычный эпитет «большая сволочь» уже никак к нему не подходит. Нужно выдумать что-то новое.
– Не испытываю желания этим заниматься, – сказала я.
– Дело твое… Точно так же эпитет «ужасная шлюха» для тебя не годится, потому что все твои мужики – лишь средство поднять тебя в своих собственных глазах. Действительно, в чем тебе еще самоутверждаться? На войну не отправиться – ты не мужчина и не амазонка. Государственной деятельностью женщины у нас не занимаются, не принято. Вот и остаются бесконечные любовники.
Пожалуй, он заслужил легкую смерть, подумала я. Обойдемся без глупых пыток – никакого удовольствия мне не доставят его страдания. Пусть уж мгновенный и милосердный удар кинжала. Он заслужил, право.
– Кстати, – сказал Рино. – Как получилось, что мы ни словом не упомянули о сумме, в которой выразится мое вознаграждение за работу?
– Подразумевалось, что оно будет достаточно велико, – сказала я, ничуть не растерявшись, села рядом с ним на ложе и ласково погладила по щеке. – Ты сомневаешься в моей благодарности за долгожданное избавление?
– О, ничуть. – Он не улыбнулся, просто обнажил зубы. – Твоя благодарность будет горячей. Кстати, сколько у тебя дочерей?
– Ты же знаешь, – сказала я, внутренне сжавшись от неожиданности.
– Ну да, две, прекрасные царевны Ариадна и Федра. Рассказать тебе сказку? В Аргилатори под присмотром одной молчаливой и нелюдимой женщины живет очаровательная девочка пяти лет. Неизвестно, кто ее отец и мать и где они, неизвестно, кем ей приходится эта женщина и откуда они приехали в город. Одно несомненно – это милая крошка ни в чем не нуждается. Описать тебе, как выглядит она, ее дом, ее угрюмая няня? Сказать, кто был ее отцом? Сама знаешь… Сиди, паршивка!
