— Геноцид — целенаправленное уничтожение людей по признаку расы, веры или национальности. Можете приписать изобретение термина себе, я не претендую… Так вот о чем я? Генриха восьмого вспомнить с его женами, московскую компанию и ее участие в организации смуты на Руси. И не важно так это было или нет. Не хватает фактов — их нужно выдумать. Пусть все знают, что они там на острове жрут младенцев и трахают матерей. Что англиканская церковь — прибежище дьявола, которому королева Виктория тайно поклоняется. Что они в своих закрытых клубах устраивают оргии и жертвоприношения. Что…
На этом мой поток фантазии выдохся, и я, тяжело дыша, откинулся обратно на подушки. Сам не заметил, как возбудился и чуть ли не вскочил с кровати, а силёнок меж тем было еще недостаточно. Такой порыв стоил мне мгновенно накатившей слабости и явно начинающейся головной боли. Врачи вообще были против моих совещаний «у постели», но тут я был непреклонен. Если войну я еще был готов доверить военным, предполагая, что совсем уж позорно обосратсья они просто не смогут — не тот расклад сил, — да и в общем государственный аппарат был способен продержаться без меня-любимого месяцок-другой даже в условиях большой войны, то вот пропагандой без меня заниматься было просто некому. Во всяком случае некому было заниматься ею так, как хотел я.
— Но… Выдумать?
— Выдумать, если нужно. Врите. Врите больше. Врите так, чтобы вам поверили. Чтобы все знали, что с англичанами даже срать на одном поле садиться зазорно. Чтобы ни в одном приличном обществе им даже руки не подали, особенно внутри империи. Много лет у нас в стране имелась так называемая партия «англофилов», которые считали союз с Лондоном выгодным для России. Я хочу, чтобы в обозримом будущем, любому человеку, высказавшемуся по отношению к островитянам хоть немного комплиментарно, просто плевали в лицо. И не важно, как это будет достигнуто. Понятно? — Я поднял бровь и выразительно посмотрел на сидящего у постели работника пера и чернил. Ответ «нет» тут явно не предполагался.
— Понятно, ваше императорское величество, — отозвался сидящий чуть в стороне Пушкин. Он, собственно, и руководил приведенной в этот день командой журналистов, чьей задачей было развернуть полноценную информационную войну против наших оппонентов. В первую очередь против Англии. Во-первых, в том, чьи уши торчат за покушением на меня, я практически не сомневался и готов был наносить удары во всех плоскостях. Во-вторых, было понятно, что как бы не закончилась война, полноценно достать британцев на их островах мы все равно не сможем. Они пересидели на острове Наполеона, пересидели в моей истории кайзера Вильгельма и Гитлера, и меня, вероятно, пересидят. Во всяком случае пока Россия не обладала достаточным для сражения на равных флотом, а значит, нам предстоял в будущем еще как минимум один раунд. А может и не один даже. Почему бы не начать готовить под это дело почву сильно заранее. — Не помешает ли нам это в будущем? Война рано или поздно закончится, развернуть мнение общества обратно может быть… Сложно.
С Францией мы попытались аккуратно провести сепаратные переговоры насчет выхода ее из войны, пока между нами не произошло серьезных столкновений. Ну типа постреляли немного «где-то там», показали свою крутость и серьёзность да разошлись. Я даже готов был что-то французам отдать где-нибудь в колониях или еще как-нибудь пойти на уступки символически. Пусть порадуются, почувствуют себя победителями, а мы пока с другими врагами разберемся. Все же оставалась надежда на то, что в этом варианте истории Париж способен вести здравую и самостоятельную внешнюю политику, а не слепо идти в фарватере британцев, как это было в нашей реальности.
Но нет. Карл Х закусил удила и потребовал ухода России из проливов с последующим созданием тут зоны «свободного города Константинополя». Под контролем понятно кого.
Ради справедливости, причины гнуть именно такую линию у Парижа были, причем — тут нужно признать свою ошибку, даже попенять некому — я их недооценил изначально, за что теперь приходилось во всю расплачиваться. Во-первых, Франция в этом временном потоке была гораздо мощнее и соответственно Средиземное море считала, как бы «своим». Да, тягаться с британцами в океане глобально Бонапартам было тяжело, но вот именно Средиземноморье там — причем достаточно резонно — считали принадлежащим себе. У них и базы были на обоих берегах, и союз с Неаполитанским королевством… Да и просто кораблей было не так уж мало. В общем, если в моей истории выхода «к Суэцу» русского флота боялись больше британцы, то тут скорее в сложившейся комбинации именно Париж терял свои позиции, и это Карлу явно не нравилось.
Во-вторых, в Париже очевидно хотели внешней войной перекрыть собственные внутренние проблемы, которые накопились у них за последние двадцать лет более чем в достаточном объеме. Сколько там раз лионские ткачи за последние годы на протесты выходили? Три? Четыре? Не от хорошей жизни, совершенно точно, так что сбросить данное напряжение вовне — во Франции еще во всю чувствовались последствия недавнего финансового кризиса — могло видеться не самой худшей идеей.
Ну и в-третьих, — это уже после начала войны от Толстого начала поступать информация с их внутренней, так сказать, кухни — французское правительство совершенно реально испугалось тех темпов развития, которые мы набрали в 1830-х. Тут понятно — вчера ты боролся за условную первую строчку рейтинга с британцами, разошелся с ними чуть ли не в ничью, а тут уже себя практически на третьем месте видишь. Обидно. Страшно.
— Вы переоцениваете память людей, — я скептически скривился, уж чего-чего, а манипулирования общественным мнением в будущем я насмотрелся по полной. Люди будут верить в то, что ты им говоришь, и не важно, что происходило вчера или позавчера, Оруэлл тут был прав на сто процентов. Память у народа хуже, чем у золотой рыбки, меньше трех секунд. — Если понадобится, быстро всем все объясним, но не думаю, что это потребуется, с англичанами, боюсь, у нас теперь очень долго не будет хороших отношений. Кстати, подумайте над привлечением художников.
— Уже привлекаем, ваше величество, — кивнул поэт. Вероятно, в будущем меня за то, что отвлекаю его государственными делами от творчества, особо ярые библиофилы просто проклянут, но во всяком случае Пушкин у нас тут не увлекается дуэлями и имеет все шансы прожить куда более долгую жизнь. — Плакаты показывают отличные результаты, тиражи растут, задачи нам уже не только военное ведомство подкидывает,
