дверей до перил их пять, но кажутся бесконечными. Возьми себя в руки, гвардеец! Не сметь дрожать! Или просто в теле отзывается тревожная барабанная дробь? Дружный вдох, ощущаемый мягким ударом в грудь. Не ждали в таком виде? Нет треуголки и тесного немецкого платья… Или вам царь не настоящий?
Барабаны всё громче… литавры… труба на высокой ноте будто плачет… В небо взметнулись сотни белый голубей, собранных по Петербургу и соседним губерниям, и сводный хор дьяконов начал:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!
С английской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Тайные репетиции не прошли даром – от мощных голосов по спине не мурашки, кони копытом бьют. Позади что-то бормочет Аракчеев. Молится? Значит, даже его проняло, а ведь именно он был самым горячим противником следующих строчек. Доказывал на невообразимую их опасность, не убоявшись угрозы Сибирью.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Внизу, на площади, кто-то опустился на колени. Зачем?
Дадим отпор душителям
Всех праведных идей.
Насильникам, мучителям,
Губителям людей.
На коленях уже все. Бенкендорфа убью – скорее всего, это его придумка. Иначе почему мастеровые в первых рядах так прямо держат спину и крестятся одновременно? Но не мог же полковник заставить людей плакать?
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать.
Поля её просторные
Не смеет враг топтать.
У самого сердце стучит почти у горла. Держись, гвардеец…
Гнилой английской нечисти
Загоним пулю в лоб.
Отродью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Звук трубы ещё пронзительней и выше, хотя, кажется, уже и некуда. За секунду до последнего куплета по булыжникам площади ударили тяжёлые сапоги бывших штраф-баталлионцев.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Идут. Двадцать шесть человек в серых бушлатах. Четверо надели их добровольно – выжившие в том бою моряки с «Памяти Евстафия». Подали рапорта, хотя каждому предлагалась почётная отставка с пенсией и личным дворянством. Отказались, и вот теперь идут в строю. Развёрнутое красное знамя… там нет серпа и молота – с полотнища Богородица с немым укором смотрит на тех, кто ещё не взял в руки оружия. Нет больше штрафников – Красная гвардия редкой цепочкой встаёт передо мной, по команде Тучкова обнажив головы.
Теперь я. Ну? Скажи им! Они ждут! И простые люди, и те самые заговорщики, что ещё недавно хотели задушить меня шарфом. Недавно… и давным-давно. Они смотрят, как на… да не знаю, как смотрят. Нет в глазах ни угрозы, ни вызова, есть только вера. Нет, не в человека, стоящего на балконе в шитом золотом становом кафтане, в то, что этот человек олицетворяет. Огромную страну, которая встанет и отомстит. За всех и всем.
Барабаны смолкли. Только один, самый большой, отбивает ритм сердца и не даёт успокоиться. Ну? Выдох, заставляющий разжать сведённые челюсти…
– Братья и сёстры! Друзья! Спасибо вам и поклон до самой земли. Встаньте, ибо не вы, а я должен стоять на коленях. – Невнятный шёпот, то ли удивлённый, то ли испуганный. – Не могу прийти к каждому, кто потерял родного отца, сына, мужа, павшего от руки подлого захватчика. Но ещё раз говорю спасибо пришедшим разделить нашу скорбь. Разделим, мы всё разделим! От веку на Руси делили не только радости, но и беду – на всех, не считаясь с титулами и чинами! И вот явилась новая… Жадные английские лорды тянут свои грязные лапы к нашей земле. Нет, уже не грязные – они омыли их в крови наших детей! Это орда, это Британская орда, и теперь встаёт вопрос о выживании нашем не только как великой державы, но и о самом существовании русского народа. Вы хотите жить? Вы хотите, чтобы ваши дети жили на вашей земле?
Молчание в ответ. Странный государь задаёт странные вопросы? Ничего, ужо и ответы на них получите.
– Сказал когда-то апостол Павел: нет перед лицом Господа ни эллина, ни иудея. Лорды, упившись допьяна кровью, возражают учению святоотеческому – нет людей на свете, кроме как в Англии. Кому собрались нести они иудино слово? Нам? Уже несут, так несут, что горят православные храмы и бросаемы в огонь невинные младенцы. Этого хотите, люди?
Где-то вдалеке раздался женский истерический плач, туда сразу же бросается один из дежурных лекарей с небольшим кожаным сундучком и белой повязкой на рукаве. Перевести бы дух, но нельзя упускать эту тишину, это напряжённое внимание – пока они податливы и поддаются воздействию… бери руками и делай свой клинок, гвардеец!
– Мерзавцы и богоотступники называют своё змеиное кубло империей, над которой никогда не заходит солнце. Забудьте! Я обещаю, что отныне оно будет светить только там, где укажет русский солдат. Раздавим английскую гадину! Сколько раз встретишь, столько и убей. Не получилось пулей – коли штыком, нет оружия – порви глотку зубами… Не можешь и этого – крепи карающий меч справедливого возмездия честным трудом! Всё для фронта, всё для победы!
Я закашлялся, потирая саднящее горло. Тут же из-за спины чья-то рука протянула стакан с водой. Некогда…
– Да, сказано когда-то: будет хлеб наш горек. Но ещё горше, когда вырастет он на костях наших, и сыто рыгающий супостат будет со смехом пинать лежащие в меже черепа. Этого хотите, люди?
Слитный возмущённый рёв волной прокатился по площади, ударил в стены и отхлынул обратно. Вижу открытые в крике рты, поднятые руки со сжатыми кулаками…
Аракчеев склонился к моему уху:
– Это не опасно, Ваше Императорское Величество?
– Для меня?
– Ни в коем случае не для Вас, государь. Просто народ так воодушевлён, что я боюсь… и ощущаю петлю на шее. Так сказать, в подтверждение древней сказки о хорошем царе и плохих боярах.
– Тебе-то чего бояться, Алексей Андреевич?
– Да на всякий случай. Вы, Ваше Императорское Величество, конечно, являетесь сосредоточием всяческих добродетелей, нашим знаменем, по сути. А ну как решат, что знаменосцы никудышные?
– Не говори ерунды, граф! Народ и Величество едины, да… но ты ведь тоже народ?
– Имею честь быть им.
– Ну вот! – Назидательно выставляю указательный палец. – Указан враг внешний, а не внутренний. Нет, будут и они, но несколько позже. А сейчас не мешай.
Сбил с мысли. Ладно, начнём с главной, она
