глядя вслед уходящему Нарышкину. — Мне нужно чем-то заняться, чтобы не думать о том, что произошло.
Закрыв глаза, я прислонился лбом к прохладной стене. Мигрень нарастала, и даже не надо было ничего придумывать с причиной нашей задержки здесь, в Твери. Аромат розы достиг моего обоняния, и я выпрямился, стараясь контролировать себя, чтобы не ляпнуть того, о чём могу впоследствии пожалеть. Сосредоточиться получалось плохо, мешала всё усиливающаяся головная боль.
— Саша, — нежная женская ручка легла поверх моей. — Николай сказал, что у тебя болит голова, поэтому мы задержимся в Твери.
— Да, Лиза, я хотел сам тебе сообщить, но всё никак не могу до наших апартаментов дойти, постоянно что-то отвлекает, — я отлепился от стены и открыл глаза, посмотрев на Елизавету. Она была слегка бледна, но в целом выглядела здоровой, только немного встревоженной.
— Саша, ты можешь ехать в карете, — она смотрела на меня и хмурилась, отчего на гладком лбу образовалась крохотная морщинка. — Если у тебя болит голова, вовсе не обязательно совершать путешествие верхом.
— Лиза, это не обсуждается, — ответил я довольно сухо.
— Тогда ответь мне, это твоя головная боль заставила отправить гонцов за Макаровым и Архаровым, причём с наказом мчаться как можно быстрее? — она нахмурилась ещё больше.
— Ты слишком умна, — пробормотал я, глядя на жену в упор. Мы стояли очень близко друг к другу и говорили очень тихо. Так, что сами едва могли друг друга расслышать. Охрана очистила для нас небольшой участок, не пропуская посторонних, давая тем самым нам поговорить с минимальным шансом быть услышанными. — Лиза, зачем ты настолько умна? Было бы куда проще, будь ты чуточку глупее.
— Тогда ты не заинтересовался бы мной снова, — она слабо улыбнулась. — Это связано с моим осмотром? Матвей Яковлевич задавал мне очень странные вопросы. Очень много безумно странных вопросов. И некоторые из них до сих пор вгоняют меня в краску.
— Лиза, что там за шум такой во дворе, что досюда долетают отголоски? — спросил я, прислушиваясь.
— Князья Гагарины догнали наш поезд, — ответила Елизавета, продолжая пристально смотреть на меня. — Проблема у Гагариных только одна: их слишком много, и оттого так шумно. Удивительно плодовитая семья! А встреча Павла Гагарина и его супруги, статс-фрейлины её величества вдовствующей императрицы, достойна стать сюжетом начала драмы. Зато Мария Фёдоровна в полном восторге и уже не переживает по поводу того, что плохо поела и что вынуждена находиться в этой богом забытой дыре. Похоже, госпожа Гагарина с мужем не слишком ладят. И это несмотря на то, что его величество Павел Петрович практически подарил Гагарина ей, разрешив брак, пойдя на это из-за уговоров тогда ещё Лопухиной.
— Странно, — я потёр виски. — А зачем тогда милейшая Анна Петровна так сильно хотела с мужем воссоединиться? Умоляла меня её к нему отпустить?
— Саша, это был всего лишь повод, чтобы уехать. Не думаю, что Анна Петровна действительно поехала бы к мужу, — Лиза скупо улыбнулась. — Она, скорее всего, и не помнила до сегодняшней встречи, как Павел Гагарин выглядит.
— Ты не только умна, у тебя ещё и чрезвычайно острый язычок, — я осторожно покачал головой. — Это безумно возбуждает, знаешь ли.
— Саша, не уводи, пожалуйста, тему разговора, — попросила Елизавета. — Ты всегда это делал, когда не хотел, чтобы я что-то узнала. Вот только тогда речь шла о твоих мимолётных увлечениях, а сейчас обо мне.
Она сжала кулачки, а я внимательно смотрел на неё, стараясь понять, нужно рассказать, или всё-таки попытаться оградить Лизу. Но как это сделать, когда очень скоро новость об отравлении будут мусолить на каждом углу? Ладно, попробуем обойтись полумерами.
— Мудров нашёл ядовитую траву на кухне, которую по ошибке добавляли в еду как приправу, — через пару минут напряжённого молчания сказал я. — И сейчас мы ждём Макарова, чтобы понять, это действительно была случайность, или чей-то злой умысел.
— Вопросы Матвея Яковлевича не были связаны с простым отравлением, — медленно ответила Елизавета. — Они были слишком интимные, слишком сильно касающиеся моего женского естества. И тут её глаза расширились, и она прикрыла рот ладонью: — Я потеряла ребёнка?
— Не знаю, — честно ответил я, заметив, как напряглись гвардейцы, которые, в отличие от всех остальных, вполне могли слышать, о чём мы говорим. — Мудров сказал, что это не исключено. Срок был слишком мал, чтобы знать наверняка. Она молчала, глядя на меня и всё ещё закрывая ладонью рот. — Лиза, скажи что-нибудь.
Елизавета покачала головой и, молча развернувшись, пошла от меня в сторону наших комнат. Я попытался её остановить, но она вырвала руку из моей руки.
— Саша, я хочу побыть одна, — и Лиза быстро пошла дальше по коридору, почти срываясь на бег.
— Чёрт! — я саданул кулаком по стене. Облегчения не наступило, зато заболела рука. Рывком открыл дверь кабинета, от которого так и не успел далеко отойти, и вбежал внутрь. — Степан, тащи вазу: — Приказал с порога.
Кириллов удивлённо посмотрел на меня и бросился выполнять приказание. Вернулся он быстро. Я ещё даже не успел придумать, что сделаю с теми ублюдками, которые всё это затеяли. Степан протянул мне вазу, которую я взял, словно взвешивая в руке. Не самая ценная и не самая большая. Так, какой-то ширпотреб из коридора. Он сразу же понял, зачем мне понадобилась ваза, и дурацких вопросов не задавал.
Размахнувшись, я швырнул злополучную вазу о стену. Бздынь! Сотня осколков брызнула в разные стороны. Мы с Кирилловым стояли и смотрели, как они разлетаются по комнате.
— А знаешь, мне действительно немного полегчало, — сказал я, поворачиваясь к слуге. — И даже голова стала меньше болеть.
— Я здесь всё сейчас приберу, ваше величество, — ответил Кириллов и направился к двери. Но не успел он взяться за ручку, как дверь приоткрылась и заглянул Бобров.
— Ваше величество, Раевский Николай Николаевич просит вас его принять. А Сперанский мне передал, что вы сами велели не чинить ему препятствий, — сообщил Бобров, глядя при этом на осколки, поблёскивающие на полу.
— Да, Юра, я так и сказал. Получается, Михаил успел передать тебе это поручение, — голова действительно почти не болела. Я даже удивился подобному. Надо же, вот что значит вовремя пар выпустить!
— Это же
