— Потому что Сантос-Дюмон — талантливый инженер, ему в принципе хватит того, что он и так увидел. Такому заломишь цену — еще сам чего-нибудь изобретать начнет. А у англичан сейчас никого подобного нет. И они помнят, небось, какое им недавно Максим позорище вместо самолета построил — за ничуть не меньшие деньги, кстати. Так что получат они нашу этажерку и начнут себе её копировать. А я еще их ученика напугаю до полусмерти — опущу нос чуть ниже обычного, тогда нас на первой же воздушной яме так дернет вниз, что мало не покажется. И потом на земле буду дрожащим голосом рассказывать, что самолет может летать только носом по горизонту! Чуть опустишь, сразу гроб.
— В заботе о ближнем главное — не перестараться, — философски заметил Гоша. Уже собираясь уходить, он вдруг спохватился.
— Тьфу ты, чуть самое главное не забыл. Знаешь, что мы с Машей изобрели? Ни за что не догадаешься!
— Неужели прокладки?
— И субъект с таким уровнем фантазии пытается открыть человечеству дорогу в небо… Ладно, помогу. Мультипликацию!
— А чем она принципиально от кино отличается?
— Гораздо проще. Не нужно съемочной камеры. И главное — можно обойтись без пленки! Маша рисовала тушью на бумажной ленте, потом ленту покрыли парафином — и все. Мы в Москве знакомым показали — полный восторг.
— Что-то мне кажется, что такую штуку Эдисон изобрел лет десять назад, — с сомнением сказал я, — хотя… Кажись, идея. Помнишь, мы хотели устроить бомбометание по настоящему кораблю? Но корабль может выделить только твой дядя, это который гибрид генерала с адмиралом. И чтоб дяде лучше думалось на эту тему, подари-ка ты ему такую игрушку, а Машу попросим нарисовать несколько мультиков порнографического содержания. Он же не только обжора и пьянь, но еще и б…дун каких мало, так что должно понравиться. Глядишь, после этого и про пароходик будет попроще договориться.
— Вот люди стараются, изобретают… Затем художник мучается, ночей не спит, все думает, как донести до зрителя свое видение прекрасного… А потом приходит такой, вроде тебя — и зритель получает свою долгожданную порнуху.
Как там у нас насчет обеда? Я достал из кармана часы-луковицу и в очередной раз чертыхнулся. До крайности неудобное устройство, да еще и заводить надо регулярно, а я опять забыл. Ладно, судя по солнцу, пора. Я сел на мотоцикл и потарахтел к резиденции великого князя.
— Немножко рано, — заметил Гоша. — Или аппетит прорезался, нет сил терпеть?
— Часы опять встали. Чуть забудешь завести — и стоят, собаки. И вообще, почему у вас тут наручных часов не носят?
— Потому что их еще нет. Но это ты вовремя подал идею, я тут как раз обдумываю новшество.
Гоша подал мне папку. На титульном листе значилось:
Проект
Георгиевское оптико-механическое объединение
Секретно
Я заржал, потом, в ответ на вопрошающий взгляд Гоши, уточнил:
— Все хорошо, особенно название… Проект "ГомоСек" — это звучит!
— Тьфу на тебя, ты дальше читай.
— Так, некоммерческая часть — прицелы, механические вычислители, авиафотокамеры, таймеры… да, пора. Коммерческая — кино-фото аппаратура, часы… Организация собственной киностудии… Как называться будет — "Г-фильм"?
— А хотя бы. Кроме тебя, все равно никто таких аналогий проводить не будет. Блин, вот ведь с кем поведешься — раньше бы мне и в голову не пришло задуматься, от какого слова происходит "аналогия".
— Растешь над собой, хвалю. И, значит, наручные часы тоже сюда? Патент пусть Маша не забудет, ведь золотое дно. И, кстати, их можно делать с автоподзаводом — от тряски через храповик какой-нибудь рычажок с грузом будет подкручивать пружину.
— Ладно, наручные часы внесем в программу. Дальше прочитал?
— Ага. Значит, радиомастерскую убрать с авиазавода и перевести в новое объединение… логично. Там же производить моторную электрику. А с чего стеклофабрика окажется аж в Лыткарино?
— Там песок нужного качества. А возить сюда заготовки несложно, объемы небольшие.
— Читаем дальше. Химзаводы один и два, так, первый… целлулоид — это пленка и линейки всякие, на втором — реактивы, только объемы уж очень внушительные. Значит, смотрим сырье — азотная и серная кислота, толуол, глицерин, аммониевая селитра… а, понятно, что там за реактивы. Свинец, натрий тоже есть… Этот где-то в стороне будет?
— На правом берегу Нары, в пяти километрах выше Георгиевска. Надо туда ЖД ветку проложить.
Я еще полистал бумаги, повнимательнее, потом еще…
— Гоша, я совсем ослеп на старости лет или у тебя тут действительно нет ни полслова про патефоны?
— А это еще что такое?
— Тот же граммофон, только поразумней скомпонованный.
— Нет… и граммофонов тоже нет.
— Ну, вы даете… Ладно, ты с гор еще года нет как спустился, но Маша-то куда смотрела? Как можно двигаться в светлое будущее без патефона — народ не поймет. Значит, вот соберусь в две тысячи девятый, раздобуду образец, а вы уж заранее внесите его в программу. И над репертуаром надо подумать, песен там героических про летчиков и прочих насочинять. Или наадаптировать, если быть точным.
— Все-таки я до сих пор удивляюсь, сколько разных слов придумано в вашем времени для обозначения воровства!
Гоша взял папку, сделал несколько пометок и отложил. Потом вздохнул и поинтересовался:
— Не подскажешь, ты когда более добрый — до обеда или после?
— Во время. До — особенно если голодный — могу послать, чтоб не откладывать процесс насыщения. А после обеда мне спать хочется, а не исходить добротой. А вообще в чем дело?
— Да просьба у меня одна есть, личного характера. Пошли, там уже стол накрыт, вот в процессе и изложу.
Пока я ел первое, Гоша внимательно наблюдал за мной, видимо, пытаясь на глаз определить момент моего максимального подобрения. Похоже, у него ко мне что-то важное, совсем шуток не понимает!
— Ну ладно, не томи, что там у тебя?
— Такое имя — Антон Павлович Чехов — тебе знакомо, надеюсь?
Вот оно в чем дело, Гоша, значит, решил внести коррективы в его судьбу. А насчет "знакомо" — да. Только вот читать его с удовольствием — увы, это мне не дано. Дело в том, что в моей далекой юности он был в программе по литературе. Тогда ее преподавали не как сейчас — вон Маша, имеет пятерку, и что учила, что нет, в голове ничего не задержалось. В наше время было не так — нас учили на совесть, так что глубокую неприязнь ко всем изучаемым писателям я пронес через всю жизнь. Сейчас мне иногда даже обидно — ладно там Толстой или Фадеев, но Чехова-то с Достоевским какая сволочь в программу засунула?!
