Однако на протяжении всего застолья молодежь молчала. Ландышева, как работница органов не имела права рассказать нам детали своей биографии, и в свою очередь не могла задавать вопросы нам. Авдеев же сидел с каменным лицом, и в течении часа не проронил ни звука.
Наконец, мне надоело отдуваться за других. Не хочет сладкая парочка беседовать в тесном кругу, ну и ладно. Выглянув в соседнюю комнату, я нарочито громко крикнул связисту. - Ну где там весь командный состав, уже устал их ждать. Пусть все бросают, и приходят орден обмывать.
Звать два раза никого не пришлось. Через минуту политрук роты и все командиры взводов уже сидели за столом и поднимали здравницы за лучшего снайпера фронта. Веселей от этого виновник торжества не стал, но по крайней мере мне больше не приходилось чесать языком.
Перед отбоем, когда все уже разошлись спать, я решил поговорить с ординарцем начистоту.
- Послушайте Авдеев, раз вы влюбились, то найдите в себе мужество, и признайтесь ей во всем. Откажет, ну и ладно. По крайней мере, будет какая-то определенность.
- Не могу я, товарищ командир. Хоть приказывайте, но не могу.
-- Ну хорошо. Меня вроде как назначили личным порученцем Меркулова, не так ли? Так вот, если вы с ней не поговорите, то я выпишу справку о том, что вы с Ландышевой являетесь законными супругами. - Я вовсе не был уверен в том, что у меня есть такие полномочия, по судя по реакции Авдеева, они у меня действительно были. Хотя, возможно у него, как и у всех влюбленных просто отключилось логическое мышление. Знаю, сам бывал в таком состоянии.
-- Нет, прошу вас, не надо. Но говорить с ней о любви я боюсь.
-- В чем дело? Вы же под огнем никогда не боялись, и хладнокровно отстреливали вражеских пулеметчиков и офицеров. Что страшнее - немецкие танки или Ландышева?
-- Конечно, она. То есть, нет. Она совсем не страшная, а даже наоборот, но я боюсь.
Так мы и не продвинулись с ним в этом вопросе. Уже засыпая, я вспомнил, что из-за всей этой канители так и не узнал, что делал Авдеев, пока я был в госпитале.
Проснувшись до рассвета, я заставил себя опять сесть за стол разбирать накопившиеся документы. Закончив наконец-то тягомотину с самыми неотложными бумагами, я полюбопытствовал у Свиридова с Коробовым, что они чертят на карте.
- Готовимся к учебному походу, - ответил мой зам. - Сегодня нам надо будет пройти на лыжах двадцать километров.
- Восемнадцать, - поправил политрук. - Вы, товарищ командир, не беспокойтесь, мы все организовали, да и лыжный марш у нас уже не первый. Я опытный охотник, и знаю все про выживание в лесу. Да и Свиридов родом с Урала - практически сибиряк. Вы, если хотите, можете остаться и разбираться с канцелярщиной. Сразу после госпиталя длительные марши вам наверно, противопоказаны.
- Ничего, дойду.
- Тогда пусть ваш ординарец получит у старшины лыжные комплекты для себя и для вас. Выход через сорок минут.
В назначенное время мы с ординарцем, облаченные в зимнее обмундирование, стояли пристроившись к хвосту колонны. Здесь я мог наблюдать за бойцами, а они в свою очередь, не заметят, что их командир не очень то умело обращается с лыжами.
На лыжах я последний раз ходил в детстве, то есть больше двадцати лет назад, и хотя основные навыки у меня остались, но нужно было еще много тренироваться.
Как оказалось, маршрут был тщательно продуман. Сначала он пролегал по ровному полю, и даже захватывал накатанный проселок. Легкий участок должен был помочь неопытным лыжникам приспособиться и войти в ритм. И только потом отряд перешел на снежную целину.
Организовано все было, как положено. Далеко по сторонам мелькают походные охранения, составленные из самых опытных солдат, прикрывающих нас от немецких диверсантов. Хотя вряд ли они тут водятся, но порядок есть порядок.
На открытых участках мне хорошо видна вся колонна. Чтобы она сильно не растягивалась, мы двигались по двум параллельным лыжням. Передовые бойцы, торящие лыжню, быстро выбивались из сил, хотя для этой работы назначили самых крепких и выносливых. Поэтому через каждые километр-полтора их заменяли. Заметив, что мой ординарец дышит спокойно, будто гуляет по бульвару, политрук махнул ему палкой, и крикнул, - Авдеев, вперед, на лыжню.
Через пятнадцать минут взмокший и тяжело дышащий гэбэшник вернулся ко мне, и теперь уже я замедлял шаг, чтобы он не отставал от меня. Впрочем, к Авдееву быстро пришло второе дыхание, и он опять легко заскользил широкими шагами. Видно было, что нагрузка для него небольшая, и поход доставляет моему ординарцу удовольствие. Я о себе того же сказать не мог. Хорошо еще, что все лето не забывал ежедневно пробегать по три километра, так что совсем растренированным меня назвать нельзя. Еще у меня есть большое преимущество перед другими красноармейцами - это длинные ноги, дающие огромную фору на больших дистанциях.
Но постепенно я начинаю уставать, да и автомат все время мешался, как бы я его не вешал. Ну почему конструкторы не додумаются прицепить к оружию два ремня, как на колчанах. Один ремень перекидывается через плечо, а другой прицепляется к поясу. Стрелять тогда конечно не получится, но в походе самое то, что нужно.
Вскоре путь стал проходить через густые заросли. Говоря языком двадцать первого века, мы перешли на третий, самый сложный уровень. Уворачиваясь от веток и смотря под ноги, чтобы не налететь на корень, я начал проклинать этот тяжелый марш. И тут вспомнилось, как в фильме "В зоне особого внимания" разведгруппа десантников также бежит по лесу, и кто-то из них напевает песенку Винни-Пуха. Уцепившись за эту идею, я решил, что хуже все равно не будет, а так можно будет отвлечься от трудностей пути. Все так и вышло. Вот только вместо безобидной песенки я машинально стал напевать пародию, написанную остроумными кавээнщиками из команды РУДН. В ней они показали, что получилось бы, если бы саунд-трек к мультфильму составляла группа "Ария".
Медведь - с поросенком - за медом - идут,
О жизни - и смерти - беседу - ведут.
Раскатами - грома - по лесу - летит
Тяжелая - поступь - свинячих - копыт.
Ритм как раз был подходящий для бега, на каждом выдохе я произносил одно слово. Заинтересовавшись моим вокалом, Авдеев переместился поближе, с интересом прислушиваясь.
Коварные речи, а в лапах ружье,
Вселенское зло забирает свое.
С рассветом мишутка отправится в бой,
За мед он заплатит бессмертной душой.
Шары над медведем - два дивных крыла,
