Ознакомительная версия.
Как-то, на третий или четвертый день семинара, поздно вечером Эрнестинский встретил Андрея в коридоре, когда тот шел в холл, к телевизору, посмотреть ночные новости.
Эрнестинский знал по именам, фамилиям и занятиям всех горничных, официанток, шоферов и истопников Дома творчества. Ко всем он был одинаково расположен и равнодушен.
— Прости, Берестов. — Костя Эрнестинский одарил Андрея обаятельной улыбкой и погладил себя по выпуклому животу. — Андрюша, у тебя, конечно же, нечего выпить? Правда ни капли?
Эрнестинский колдовал, потому что надежд на выпивку не оставалось — был двенадцатый час и бар уже закрылся.
— У меня что-то есть в холодильнике, — ответил Андрей. — Я сегодня ждал гостей, а они не приехали. Так что бутылка там неоткрытая.
Андрей говорил виновато — неловко показаться странным человеком, который держит в холодильнике непочатую бутылку. Сам себе кажешься извращением.
— Замечательно, — ответил Костя, стараясь ничем не спугнуть небывалого счастья. — Я тебе завтра принесу две бутылки. Первым делом добегу до станции и принесу тебе две бутылки. А если хочешь — три.
— Не надо две, — ответил Андрей. — Дверь ко мне открыта, бутылка стоит в холодильнике. Номер двадцать третий.
— Знаю, — сказал Костя. — Спасибо тебе.
Андрей продолжил путь к телевизору. Когда возвратился к себе, заглянул в холодильник — бутылка исчезла. Костя здесь побывал.
На следующий день было воскресенье, магазин закрыт, а в баре продавали только плохой коньяк по астрономическим ценам. Потом семинар изжил себя, и все стали разъезжаться. В среду уехал Костя — за ним прибыл «рафик», куда и погрузили технику и две семьи.
Разумеется, бутылку Костя не возвратил. Забыл. Он был очень занят. К тому же ему требовалось много бутылок: ему, собутыльникам — тут уж несложно сбиться со счета. Андрей на него не обижался, тем более что его гости, к счастью, так и не приехали.
А почти через год, в феврале 1992 года, Костя Эрнестинский позвонил Андрею из Питера и сразу спросил:
— Андрюш, у тебя загранпаспорт выправлен?
— Выправлен, — ответил Андрей.
Он еще осенью оформлял паспорт на конгресс археологов в Будапешт, но конгресс лопнул, будучи частью системы социализма. А паспорт остался.
— Считай, что нам с тобой повезло, — сказал Костя. — Завтра Алеша Гаврилин едет ко мне в Питер, передай ему паспорт, добро?
— Погоди, — попросил Андрей, чувствуя, что Костя готов повесить трубку. — А что случилось?
— Провожу круиз, — просто ответил Костя. — Скандинавская общественность кипит желанием помочь свободному русскому народу. Создаем Балтийское кольцо — прогрессивная интеллигенция намерена взяться за руки. Частично оплачивают шведы. Частично подкинет валюты Оскар Бегишев. Ты с ним знаком?
— Нет.
— Ну, тогда познакомишься. Славный человечек.
— А когда круиз?
— С первого по двенадцатое марта. Подробности Алеша Гаврилин изложит при встрече.
Лидочка, узнав о разговоре с Эрнестинским, предположила, что тем руководил комплекс вины. Таким образом Эрнестинский хочет отплатить за Андрюшину доброту. Почему-то Андрею такое объяснение пришлось не по вкусу, словно его обвинили во взятке, о чем он и заявил Лидочке. Лидочке стало смешно, она не успела выключить кофе, и тот убежал. К счастью, именно тут позвонил Алеша Гаврилин, который сказал, что проезжает мимо и готов заехать за паспортом Андрея, а тот так растерялся, что не успел возразить.
Алеша приехал через пять минут, большой, мягкий, добрый, и в ответ на возражения Андрея тут же стал уговаривать его, обращаясь к Лидочке: «Ведь начало марта, шелковый сезон, никакой толкучки, бесплатно и в доброй компании…» Лидочка ответила, что она не возражает, даже рада, если Андрей развеется, а то он с утра до вечера пишет свою монографию, словно человечество стоит на ушах в ожидании этого труда.
— А ты, Лидочка? — спросил Гаврилин голосом, известным стране более, чем голос Высоцкого, потому что Алеша зарабатывал переводом видеокассет, делал это легко и, главное, грамотнее прочих переводчиков.
— Ты же знаешь, что я при всем желании не могла бы сейчас вырваться из редакции…
Андрей провел арьергардный бой:
— Если бы не эта чертова бутылка…
Оказывается, Гаврилин не подозревал о существовании бутылки. Узнав, он принялся сдержанно и приятно смеяться.
— Костя мог не вернуть бутылку по рассеянности. Но только хорошему, приятному человеку. Всем мерзавцам он отдает долги в срок. Так что ты ставишь телегу поперед лошади.
Андрей достал паспорт и отдал Гаврилину.
Следовательно, бутылка, желали того действующие лица драмы или нет, провисела на стене три действия, чтобы выстрелить в четвертом.
* * *
К трем часам Андрей приехал на стрелку Васильевского острова, к тяжелому, претенциозному новому зданию морского вокзала. Нос теплохода «Рубен Симонов» высовывался из-за здания, словно теплоход спрятался там и затаился, играя со своими будущими пассажирами.
Солнце разогрело воздух, и истоптанный грязный снег на подъезде к вокзалу растаял, превратившись в кашу, глубина которой зависела от неровностей асфальта, так что автобусы и машины, подъезжая к входу, поднимали густую волну, а пассажиры выбирались как могли — тут уж все зависело от милости шоферов.
Андрею было проще прочих — он приехал на такси. Чемодан его был нетяжел, Андрей остановился у дверей, пропуская пожилую чету ленинградских интеллектуалов — вернее всего, участников того же мероприятия, что и он сам. Затем внимание Андрея привлек небольшой автобусик «Тойота», который разбежался было к вокзалу, но тут его водитель, видно, испугался за белизну стенок машины, а может быть, испугался скрытой под снежной жижей ямы, и автобусик затормозил так далеко, что целое море снежного крошева отделило его от дверей вокзала.
Дверца фургона отъехала назад, и оттуда вылез человек в длинном черном пальто и кепке, по движениям которого, по осторожности, с какой он водил ботинком над асфальтом, прежде чем опереться на ногу, Андрей понял, что он уже стар.
Совершенно нельзя объяснить, почему Андрей стоял и смотрел на того человека, почему именно его выделил из десятков других пассажиров. Глаза в таких случаях решают за тебя.
Человек наклонился вперед, внутрь фургона, вытягивая на себя чемодан. Чемодан оказался кожаным, пузатым, туго набитым и, видно, тяжелым. Поставив чемодан на мокрый асфальт, человек вновь наклонился вперед, вытаскивая из фургона что-то еще.
Видно было, что ему трудно дотянуться до нужной вещи, оставленной в фургоне, но вновь забираться в фургон старику не хотелось, а водитель, смутно видный Андрею, сидел неподвижно, не желая помочь пассажиру. Наконец старик выпрямился. Оказывается, он добывал большой черный зонтик, нескладной, с длинным острым штырем. Фургон тут же рванул с места и укатил, а старик остался на берегу снежной лужи и почему-то занялся проверкой зонтика: он раскрыл его, поднял над головой, а затем принялся закрывать.
Ознакомительная версия.
