— Да нет у меня. Это я в камеру несу. Запечатанная пачка.
— Слушай, пожалуйста, дай. Умираю, курить хочу. Я тут уже час сижу.
(Вот черт!)
— Да не могу я. Меня же сокамерники убьют!
— Брат, ну, дай пожалуйста. А сокамерникам скажешь, что подельника встретил, угостил.
(Какого еще, на хуй, подельника!)
— Ну, ладно. На…
— Спасибо, брат. Мы теперь с тобой, как настоящие братья!
Мой «настоящий брат» берет у меня пачку «Marlboro», распечатывает, достает сигарету и роняет ее на пол. Когда нагибается, из грудного кармана у него на пол неожиданно вываливаются три таких же сигареты. («Умираю!»…)
В камере меня ждет еще один пиздец. Только что заказали на Пресню Витиного подельника, из хаты наверху, над нами.
— Сейчас и меня, наверное, закажут, — философски замечает Витя. — Нас обычно всегда вместе перекидывают.
Костя в панике.
— Если тебя закажут, я голодовку объявлю!
— Нет, ты лучше сразу вскрывайся!
— Да я серьезно! Ведь на хате тогда наверняка крест поставят!
— А в чем дело-то? — интересуюсь я.
— Я один на решке не справлюсь. А если мы все дороги и веревки заморозим — это все. Вилы. Воры на хате крест поставят — блядская хата. Все в хате гады. На всех пересылках бить всех будут, не разбирая — старые, молодые… На вызов пошел: «Ты из какой хаты!
А-а!.. 234. Получай!»
— Да подселят к тебе кого-нибудь! Мусорам самим это на хуй не надо. Чтобы хату замораживать. Лишние проблемы. Не слушай ты его, Серег! Он понторез. А когда я начинаю ему душняк устраивать, он сразу заднюю включает.
Витю так и не заказали… Пока, по крайней мере. Впрочем, еще не вечер. Еще и завтра вполне могут. Что вообще за мудацкий день!
Статья, азер этот «умирающий», Витя теперь в какой-то подвеске (а я сам-то?). Живешь, блядь, как на вулкане!!
Р.S. Бедный Андрей! До понедельника теперь, наверное, уж точно не вернется.
19 апреля, суббота, полдень
Все спят. Сижу за столом и пишу. Вдруг раздается лязганье ключа.
Поднимаю глаза и жду, что, блядь, будет дальше. Дверь камеры открывается и заходят двое проверяющих. Один молодой, в штатском, с папкой под мышкой. Второй в форме и постарше. «Встать!» Я встаю, остальные просыпаются, начинают ворочаться на шконках и приподниматься. Тот, что в форме, подходит к телевизору (железному навесному шкафу с продуктами), открывает его и заглядывает внутрь.
Штатский останавливается посередине камеры, осматривается и говорит в пространство, адресуясь явно ко мне: «Да, условия, конечно, не очень. У брата на Бутырке получше. У него там в камере даже кондиционер стоит». Я молчу. Оба поворачиваются и выходят из камеры.
Дверь захлопывается. Пришли, понюхали — и ушли. Как две необыкновенные гоголевские крысы. Из сна городничего. Гоголь, «Ревизор», действие первое, явление первое. Реплика городничего:
«Мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Пришли, понюхали — и пошли прочь».
Вечером Костя рассказывает, как он сидел в карцере (в СИЗО) в Димитровограде под Ульяновском.
— Роба тоньше, чем простыня. А холод в камере, как на улице. У меня часы были с термометром, смотрю: два градуса. А по инструкции положено в помещении штрафного изолятора — не ниже шестнадцати. Я кричу: «Вызовите врача!» Приходит врач. Я показываю ему часы: два градуса. Он меня в коридор выводит, а там градусник висит. Он подводит меня к нему, я смотрю: шестнадцать градусов. «Это в коридоре». — «Это помещение штрафного изолятора. Чем ты недоволен?»
(По этой логике инструкция писалась не для зэков, а для ментов.
Чтобы охраняющие зэков менты чувствовали себя комфортно. И, не дай бог, не простудились.)
— Ну и как же ты выжил?
— Полчаса спал, потом два часа приседал и отжимался.
— А что, одежду туда брать нельзя?
— С собой берешь только зубную щетку, пасту, мыло, полотенце и кружку. Больше ничего. Все остальное выдают. Даже тапочки. Робу, такие же штаны и либо кальсоны, либо шерстяные носки. Одно из двух.
Миску каждый раз моешь и возвращаешь баландеру. Раз в неделю баня — пять минут на человека, помыться и побриться. Если не брит — от трех до пяти суток ДП (дополнительно). Раз в неделю стригут машинкой наголо. Два раза в день проверки и два раза в день шмоны. Каждый раз, когда мусора заходят в камеру, ты должен встать и доложить:
«Здравствуйте, гражданин начальник! В камере такой-то (номер камеры) находится один человек. За время дежурства нарушений не было.
Дежурный по камере осужденный такой-то». Я один раз, в начале, как только туда попал, пропустил слова «дежурный по камере». Чего, думаю, говорить, если я тут один? Кто же еще тут может быть дежурным? Он стоит, смотрит на меня: «Кто дежурный по камере?» — «Догадайся, — говорю, — попробуй!»
— Ну, и как он? Догадался?
— Догадался, блядь. Потом у меня этот рапорт просто от зубов отскакивал!
— Били?
— Конечно. Ежедневно. Два раза в день проверки, и два раза в день гарантированно пиздюлей получаешь. Ты же после рапорта «в позу» становишься лицом к стенке. Руки широко расставлены, упираются в стену, кисти вывернуты. Что ничего, мол, в руках нет. Ноги тоже расставлены как можно шире. Причем, они еще по ногам пиздуют, на растяжку, пока ты чуть ли не на шпагат сядешь. Стоишь весь открытый — почки, яйца. А они сзади начинают дубинками хуячить. Пока не упадешь. Я-то обычно сразу падаю. После первого же удара. Упадешь — они перестают бить. Пару раз ногами пизданут — и все.
— И долго ты так сидел?
— Четыре с половиной месяца безвылазно. Всю зиму перезимовал. Да холод, режим — хуйня! К ним привыкаешь. А вот пиздуют… Здоровье теряешь!
Р.S. Да, кстати. Андрей, Витин подельник, вернулся в камеру.
Сутки на сборке просидел с вещами — и назад в камеру вернули. Дурдом какой-то! Бардак. Как и везде.
Спокойный день. Как и обычно по воскресеньям, событий — никаких.
(Единственное существенное — баня. Где, блядь, для разнообразия на этот раз не было холодной воды. Одна горячая. Кипяток! Так вот, под кипятком и мылись. А что делать?)
Пока есть время, напишу-ка тебе поподробнее о местных тюремных обычаях — «понятиях».
Самое удивительное, что, похоже, никто, кроме самих зэков, не имеет о них ни малейшего представления. Даже следователи и адвокаты, люди, по роду службы постоянно посещающие тюрьмы и непосредственно беседующие с их обитателями. (Чего уж говорить тогда об остальных!)
К примеру, тот же следователь, расхваливая мне 4-й спец, говорил буквально следующее: «Контингент там другой. Люди в основном все обеспеченные. Всем передачи носят. Это здесь, кто посильней, может, скажем, у того, кто послабей, передачу отнять, а там такого нет. Там у всех у самих всего хватает».
